Это было уже чересчур. Слишком скоро. Фред чувствовал себя как человек, которого утром пытаются разбудить ни свет ни заря.
– Даже и не знаю… у меня столько дел…
– Первое занятие завтра вечером. Вы не заняты?
– Завтра? Ну…
– Я прошу всех припомнить свои маленькие хитрости и захватить с собой приспособления, о которых большинство ничего не знает. Я не настаиваю. Завтра вечером в шесть, если сможете. – Он сунул руку в задний карман брюк и вытащил бумажник. – Вот вам моя визитка, звоните, если возникнут вопросы.
Фред взял визитную карточку. Она еще хранила тепло его тела.
– Я подумаю.
– Вот и славно. До встречи.
Фред вернулся к себе в кабинет и грузно опустился в кресло. «Я прошу всех припомнить свои маленькие хитрости и захватить приспособления, о которых большинство ничего не знает».
Вроде мангорезки.
Он так долго ждал, когда Эванель захочется что-нибудь ему дать. Это должно было все исправить. Фред упрямо снял телефонную трубку. Он позвонит Джеймсу. Он сделает так, чтобы эта мангорезка стала тем предметом, который наладит их с Джеймсом отношения, чего бы это ему ни стоило.
Он набрал номер сотового телефона Джеймса. После десятого гудка он забеспокоился. Потом сказал себе, что, если Джеймс не возьмет трубку после двадцатого гудка, значит, мангорезка предназначалась не для него.
Потом после тридцатого.
Потом после сорокового.
Потом после пятидесятого.
Бэй из-под яблони наблюдала за приготовлениями к обеду. С виду все было в полном порядке, и она никак не могла понять, почему ей так не по себе. Возможно, все дело было в крохотных колючих побегах, которые начали пробиваться по краям сада, таких маленьких и так надежно затаившихся, что даже Клер, от которой не укрывалось ничто из того, что происходило в саду, пока еще их не заметила. Впрочем, возможно, она видела их, но решила не придавать им значения. Ведь Клер сейчас счастлива, а когда человек счастлив, он забывает о том, что в мире бывают плохие вещи. Сама Бэй была не настолько счастлива, чтобы не помнить об этом. Пока что до совершенства вокруг было далеко. И все же Тайлер прекратил по ночам бродить у себя во дворе в окружении тех пурпурных огоньков. И уже целую неделю ни мама, ни сама Бэй не чувствовали запах одеколона ее отца, так что Сидни стала чаще улыбаться. Она даже стала чаще говорить о Генри. Его имя всплывало едва ли не в каждом их разговоре. Всем этим Бэй вполне могла бы быть довольна.
Ее записали в школу, а через две недели начинались занятия в детском саду. Может быть, именно это не давало ей покоя. Она ведь знала, что мама назвала не ее настоящую фамилию, когда записывала в сад. Начинать с неправды было нехорошо.
Или, может быть, все дело было в том, что Бэй до сих пор не удалось сообразить, каким образом здесь все сделать так, как она видела во сне. У нее ничего не выходило. Она не могла найти ничего такого, от чего получались бы блики на лице, а мама запретила ей таскать хрусталь из дома для экспериментов. И шелест бумаги на ветру воспроизвести ей тоже не удавалось. Уже много дней подряд вообще не было ни ветерка, до самого сегодняшнего дня, когда, едва Сидни с Клер попытались застелить стол скатертью цвета слоновой кости, вдруг откуда ни возьмись налетел ветер. Скатерть вырвалась из рук сестер и полетела по саду, как будто какой-то маленький озорник накинул ее на голову и бросился бежать. А они со смехом бросились ловить ее.
Сидни с Клер были счастливы. По утрам они добавляли в овсянку розовые лепестки, а по вечерам, когда приходило время мыть посуду, бок о бок стояли у раковины, хихикая и перешептываясь, словно девчонки. Возможно, только это и имело значение, а Бэй беспокоилась попусту.
Ветер гнал по небу большие облака, серо-белые, похожие на слонов из цирка. Бэй, прижавшись спиной к стволу яблони, смотрела, как они плывут в вышине.
– Яблоня-яблоня, – прошептала она. – Что должно случиться?
Листики задрожали, и Бэй под ноги упало яблоко. Она не обратила на него внимания.
Наверное, придется ей подождать и увидеть все своими глазами.
– Прошу прощения, – окликнул даму незнакомый мужчина из-за бензозаправочной колонки.
Он появился перед Эммой совершенно неожиданно, и, глядя в его темные глаза, она заметила, что в небе над ним собираются грозовые облака, похожие на слонов.
Эмма заправляла автомобиль с откидным верхом, принадлежавший ее матери, в то время как сама Ариэль на водительском сиденье подправляла макияж, глядя в зеркало заднего вида. Звук его голоса заставил ее обернуться. Она немедленно заулыбалась и вышла из машины.
– Добрый день, – сказала она, подойдя к дочери и остановившись рядом с ней. Перед этим они вдвоем снова ходили по магазинам. Эмма с Хантером-Джоном собирались на выходные на остров Хилтон-Хед, вдвоем, а потом планировали отвезти мальчиков в Диснейленд, пока не начались занятия в школе. Ариэль настояла на том, что дочери необходимо купить новый купальник, такой, который понравился бы Хантеру- Джону, и Эмма уступила, потому что так было проще. Но что бы ни говорила Ариэль, теперь Эмма была спокойна за свои отношения с мужем. Она не винила мать за плохой совет. В конце концов, для Ариэль обольщение всегда было беспроигрышным способом добиться своего. Но она считала, что женщинам Кларк необходимо постоянно испытывать силу своих чар, даже на посторонних. Вот и сейчас, увидев, что ее дочь разговаривает с незнакомым мужчиной, она поспешила выйти из машины и принять соблазнительную позу, демонстрируя свое декольте, это призвано было доказать, что она все еще не утратила хватку.
Незнакомец был очень хорош собой, хотя в его внешности сквозило нечто недоброе. Его улыбка ослепляла. Можно было не сомневаться: ему удается все, за что бы он ни взялся. Исходившее от него ощущение уверенности в себе подавляло.
– Добрый день, дамы. Надеюсь, я вам не помешал. Я ищу одного человека. Может быть, вы сможете мне помочь?
– Попробовать определенно сможем, – промурлыкала Ариэль.
– Вам, случайно, не знакомо имя Синди Уоткинс?
– Уоткинс, – произнесла вслед за ним Ариэль, потом покачала головой. – Нет, к сожалению, не знакомо.
– Это ведь Бэском, штат Северная Каролина?
– Вы немного не доехали, но вообще да. Это чуть дальше по шоссе. В ту сторону.
Он сунул руку в карман своего безупречно скроенного пиджака, вытащил небольшую пачку фотографий и протянул Ариэль верхнюю.
– Вот эта женщина вам знакома?
Эмма щелкнула кнопкой на рукоятке шланга, чтобы бензин продолжал литься, и наклонилась взглянуть на фотографию вместе с матерью. На черно-белом снимке была запечатлена какая-то женщина на фоне чего-то похожего на крепость Аламо. В руках она держала плакат, на котором в весьма недвусмысленной форме было написано, что она совершенно не в восторге от Северной Каролины. Судя по фасону ее одежды, сделан снимок был лет тридцать с лишним тому назад.
– К сожалению, нет, – покачала головой Ариэль и протянула было снимок обратно, но потом вдруг посмотрела на него еще раз. – Погодите. Знаете, возможно, это Лорелея Уэверли.
Эмма взглянула на фотографию более пристально. Да, пожалуй, женщина была и впрямь похожа на Лорелею.
– Только это очень старый снимок, – заметила Ариэль. – Она давным-давно умерла.
– У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, почему вот эта женщина, – он передал ей другой, более свежий снимок, – могла хранить у себя фотографии этой вашей Лорелеи Уэверли?
Эмма не верила своим глазам. На фотографии рядом с этим самым мужчиной была запечатлена Сидни. На ней было очень узкое и короткое вечернее платье, а он по-хозяйски обнимал ее за талию. Это была фотография из ее жизни не в Бэскоме. Вид у Сидни был не слишком-то счастливый. Она не походила на
