— Он знает, — многозначительно заметил незнакомец, сделав жест в сторону Кэмпиона. — Она касается только его.
Они не предвидели, что окажутся в тупике. Худые руки Кэмпиона оставались неподвижными. Лагг тоже не шевельнул своими лапищами. Нависло тяжелое молчание. В комнате сделалось душно, и сама тишина, приобрела какой-то зловещий характер на фоне бушующего за окнами ливня. Кончилось тем, что Лагг потерял терпение.
— Там снаружи ребята вымокнут, — добродушно проговорил он.
— Я жду.
— Что же мы тут, по-вашему, делаем?
— Ему нужно только собраться с мыслями. Он знает.
Облик пришедшего постепенно начал вырисовывается в полутьме. Он был невысок, плащ сидел на нем свободно, образовывая складки. Он производил впечатление энергичного и в то же время больного человека. Его голос нельзя было назвать простецким. Однако в нем слышался какой-то жестяной призвук и, когда он кашлял, а с ним это случалось часто, его легкие хрипели и скрипели. Тем не менее, в комнате от него исходило впечатление настоящей силы. Совершенно очевидно, он знал, что ему делать, и не собирался тратить время попусту.
Поскольку тьма скрывала голову и плечи гостя, его руки стали единственной приметой, и в них было что-то отталкивающе, женственное, дегенеративное и попросту омерзительно грязное.
Шестое чувство подсказало Кэмпиону, что он должен держать язык за зубами. Не то, чтобы еле различимая фигура без головы была ему действительно знакома, но он успел почувствовать особую ауру зла, которую принес с собой гость.
Кэмпион предоставил право голоса Лаггу, а он, судя по всему, был к этому вполне готов.
— Знать не всегда значит отвечать, — заметил толстяк, пытаясь придать своей реплике должную выразительность. — Какой у тебя пароль, парень?
— Он знает, — повторил тот, сунув свою отвратительную руку в плащ.
Следуя его примеру, Лагг и Кэмпион тут же забрали ружья со стола. Они ждали, ружья были нацелены, а их стволы тускло сверкали в круге света.
Посетитель не испытывал сомнений и не колебался. Он без труда сделал то, что хотел. Видимо, он применял оружие нередко и опыт у него имелся. Его сжатая в кулак рука выскользнула из-под плаща. В ней что-то было. Он положил какой-то сверток на красную скатерть, и Лагг с Кэмпионом принялись его рассматривать. Это был объемистый пакет со старыми банкнотами, перевязанный резинкой.
— Две тысячи пятьдесят, — сказал он, — и больше никаких вопросов.
Лагг засмеялся. Он был искренне изумлен. Посетитель, как и прежде, оставался невозмутимо спокоен. Кэмпион ощущал, как он пытается проникнуть взглядом в тень, скрывающую их головы. Сам он не сдвинулся с места и крепко держал ружье.
И снова грязная рука скользнула за борт вымокшего плаща, гость вытащил другой пакет и положил его поверх первого. Молчание опять окрасилось в зловещие тона. Все развивалось очень медленно и, конечно, при совершенно фантастических обстоятельства.
— Курам на смех, — подытожил Лагг; на столе появился третий пакет, а за ним четвертый.
— Это предел, — наконец проговорил гость. — Возьмите или оставьте по вашему усмотрению.
— А если это сделка? — Лагг держался великолепно. Кэмпион от него такого не ожидал.
— Пусть забирает свою долю и катится.
— Куда?
— В Лондон. В ад. Куда угодно. Нас это не колышет.
Кэмпион в его состоянии не мог быстро соображать. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять — он имеет дело не с полицией, как он решил вначале. Человек, стоявший по другую сторону стола, лица которого он не видел, представлял новый элемент в запутанной и пугающей ситуации. Он представлял элемент, до последней минуты абсолютно неуловимый. В конце концов именно подобным образом должен материализоваться враг. Изувеченный мозг Кэмпиона ухватился за это открытие, и он попытался выстроить из скудных сведений какую-то схему.
Незнакомец относился к вполне определенному кругу. Это был убийца. Один из, к счастью, малочисленной армии наемников, которых в былые годы иносказательно именовали «солдатами удачи», человек, способный за хороший куш пойти на любую жестокость. Кэмпиона не удивило, что он успел так много выяснить. Он принял это как факт, без размышлений, как естественный вывод, основанный на прошлом и забытом им опыте. Он продолжал анализировать. Если этот человек таков, значит, у него есть хозяева, некая хорошо сколоченная организация, считающая нужным использовать профессионалов. Вопрос в том, что же это за организация. Она явно антиобщественна. Но насколько она серьезна? Опасна ли? Как велика? Имеет ли международное значение?
Ему пришло в голову старое выражение и он его отверг. Национальное значение? Вот это точно, что- то в подобном роде он уже слышал, а после это описывали в такой связи, что вместе взятое оно произвело на него огромное впечатление. От этого перехватило дыхание. Он вспомнил об этом, скорее эмоционально, чем осознанно. Он смутно ощутил новый подъем духа, и это его одновременно испугало и вдохновило. Все это случилось недавно, совсем недавно. Он опять разозлился, но к гневу примешалось что-то еще, неизведанная и поглощающая страсть. Да, именно она. Нечто более глубокое, чем порыв, более примитивное и тревожное, чем любовь к женщине. На мгновение он почувствовал это, снова пережив в полной мере, как бывало прежде, но не когда-то, а вчера — жгучее, яростное, бодрящее ощущение, поэтической и пробуждающей воображение бьющей струей сверхчеловеческой энергии и силы. Факты опять предстали перед ним, как бы минуя воспоминания. Он внезапно узнал нечто так же ясно и отчетливо, как если бы этому предшествовали долгие раздумья.
Он принадлежал к послевоенному поколению, тому особому, которое оказалось слишком молодо для одной войны и преждевременно состарилось к началу другой. Его поколению пришлось подбирать обломки после урагана, вызванного к жизни старшими, только для того, чтобы увидеть как их доблестный новый мир опять устало разваливается на части под напором его младших братьев. Его сверстники обходились без иллюзий, поколение с мрачным юмором, оно с детства ждало бед и было к ним готово. Однако теперь, в последнее время, так недавно, что он еще не мог к этому привыкнуть, на его эмоциональном горизонте возникло какое-то новое ощущение. Его не было долгое время, и оно появилось в его жизни на редкость поздно. До него дошло, что же это такое. Это была вера, духовная и романтическая вера. Конечно, она существовала всегда, маскировалась под какую-то отброшенную иллюзию и подсознательно накапливалась в нем в течение многих лет, подобно девочке-подростку, растущей и превращающейся во сне во взрослую девушку. Теперь эта вера полностью пробудилась, и ее можно было узнать — глубокую и нежную страсть к собственному дому, к его родной земле, к благословенной Англии, ее принципам, происхождении к его Аманде и будущим детям Аманды. Эта сила и двигала им. Этот огонь и горел в нем, сжигая постыдные преграды его невероятной слабости.
Он поглядел на человека с грязными руками. В таком случае этот профессиональный бандит должен стать путеводной нитью к затаившемуся врагу и ему, как зоологам, придется по одному волоску-ниточке воссоздать облик зверя. Боже мой, какой организации он сейчас противостоит и в какой капкан его собираются заманить?
Он сосредоточился, и его охватило отчаяние. Он совершенно беспомощен. Он так ничтожно мало знал даже о самом себе. Ну, например, кем же он был, если его достаточно изощренный и хитрый противник деялся его подкупить?
Он решил, что сможет ответить на этот последний вопрос. Объяснение казалось таким абсурдным и в то же время вероятным, что он засмеялся. Он неожиданно сделал полшага вперед, позволив яркому свету люстры упасть на его лицо.
Это имело успех. Странно, но сугубо внешнее обстоятельство подтвердило его правоту. Гость отреагировал мгновенно. Он глубоко вздохнул и его жуткие легкие громко заскрежетали.
— Кэмпион! — воскликнул он тонким голосом. — Кэмпион. Вы и есть Алберт Кэмпион.
Он пригнулся, чтобы схватить со стола свое ружье, но Лагг успел его опередить, приставил револьвер к его грязному запястью и выстрелил поверх скатерти. Удар был ужасен. Он легко мог раздробить кость, а раздавшийся звук лучше всего было бы называть яростным ревом, который сам по себе выбивает
