не просто легко, но и радостно и он опять посмотрел в темноте на девушку.
Она вела отлично, уверенно и с необычной любовью к машине. Он это оценил. Многие относились к мотору как к чему-то враждебному, мстительному, пытались подчинить себе машину и управлять ею твердой рукой. Ему нравился ее голос — чистый, ясный, хорошо поставленный, влекуще молодой. Он только сейчас смог вспомнить ее лицо, после того как мельком увидел ее в больничном вестибюле, но ему нравились и посадка ее головы и прямые, сильные плечи. Он приободрился. Если она его жена, значит, с ним все в порядке. Ему уже раз или два начинало казаться, будто он какой-то мошенник. Его это очень расстроило и он решил, что такое предположение ошибочно по сути, и его необходимо отвергнуть. Но ведь он открыл пожарный шкаф шпилькой, а в разговоре полицейского с медсестрой прозвучали загадочные слова о деньгах. Почему это должно выглядеть странным, если его самого подобрали с кучей денег? Почему власти убеждены, что он убил полицейского? Видел ли это кто-нибудь своими глазами? Да и мог ли он убить?
Он не чувствовал в себе особой жестокости. Но что он вообще за человек?
Последний вопрос вынудил его начать все сначала. У него не было о себе никакого представления. С виду он, наверное, довольно высок и худ. У него копна густых волос и все зубы свои. Без зеркала он больше ничего не мог сказать.
У него создалось впечатление, что девушка молода, возможно, очень молода, и он задумался, сколько же ему лет. Он был крепок, и, если не считать естественного потрясения от случившегося, после которого у него ныли суставы и кружилась голова, ощущал, что он в хорошей форме. Он продолжал размышлять. Ясно, что он уже не мальчик, но, с другой стороны, и отнюдь не стар. В конце концов он остановился на двадцати девяти годах. Это и впрямь был хороший возраст, а старше он себе не казался.
К нему возвращались силы и даже стремление к риску. Большая машина летела, поглощая милю за милей, и он уже почти внушил себе, что эпизод с убийством полицейского — это часть минувшего бреда, как вдруг пожилой мужчина зашевелился.
— Я вижу, где мы сейчас, — сказал он довольным тоном. — Должно быть, мы проехали пятнадцать миль. — Он резко оборвал себя и засмеялся глуповатым, пронзительным смешком дурашливого старика. — Я, конечно, имел в виду пять миль, — неловко добавил он. — Сам не знаю, почему я упомянул пятнадцать.
Человек, которому сказали, что его фамилия Кэмпион, по-прежнему всматривался в темноту. На душе у него стало тревожно.
— Во всяком случае, отсюда уже недалеко, — голос девушки был спокоен и деловит. — Если вы не возражаете, мистер Энскомб, мы высадим вас у вашего дома. Мы спешим, и нам нужно переодеться. Обри назначил обед на восемь тридцать, и опаздывать было бы неприлично. Мы ведь еще встретимся с вами.
— Да, да, я, конечно, приду, — с воодушевлением подтвердил старик. — Я никогда не упускаю возможности пообедать в Институте, с тех пор как его возглавил Обри. Я помню его предшественника, знаменитого доктора Хэйла. Он был способным человеком, но куда ему до Обри. Ли Обри — один из великих людей нашего времени.
— Да, — немного подумав, ответила девушка — Да, я полагаю, что это верно. Он не боится умного окружения.
Энскомб хмыкнул, а потом назидательно произнес:
— Совершенно блестящий человек. Нам исключительно повезло, что он здесь, в Бридж. Я помню заседание, когда его представили нам на Тайном Совете. Многие горячо поздравляли меня как наследственного секретаря Общества, но в ответ я сказал: «Не благодарите меня, Мастера Бридж, — как вы знаете, это привычное обращение, — не благодарите меня. Лучше скажите спасибо этому человеку за то, что он пришел к нам».
Он откинулся на сиденье и вздохнул. Кэмпион понял, что он говорил о чем-то очень близком и дорогом ему. В его словах угадывались и гордость и некоторая напыщенность.
Энскомб? Это имя ничего не значило для Кэмпиона. Но в названиях Бридж и Институт ему послышалось что-то знакомое. Ему показалось, что они хорошо известны и он их давно знает.
Сейчас старик заговорил снова.
— К тому же Обри богат. Об этом широко не распространяются, но он отдает все свои две тысячи фунтов жалованья какому-то школьному фонду на севере. Должно быть, у него немалый личный доход и это его вполне устраивает. У него уникальное положение, которого не купишь ни за какие деньги, а дом — настоящий музей и тоже не для продажи. У вас там полный комфорт?
— Да, это великолепный дом, ты согласен, Алберт? — Кэмпиону понадобилось несколько секунд, чтобы понять — она обратилась к нему, но потом он с восторгом откликнулся.
Мистер Энскомб повернулся к нему.
— Вы устали, — заметил он. — Вам это тяжело далось. Так часто бывает. Лондон способен утомить. Что на вас надето? Плащ? Что-то шелестит, но я не могу вас разглядеть. Здесь очень тепло. Почему бы вам его не снять?
— Нет. Пожалуй, я не хочу. Спасибо. — К своему ужасу, он услышал, что засмеялся, но девушка опять пришла к нему на помощь.
— Оставьте его в покое, — сказала она. — Ему стыдно. Он сел не в ту машину, заставил нас петлять следом за ним, и сейчас от него пахнет, как от магазина, где торгуют велосипедами. Разумеется, Алберт, ты должен снять плащ и никогда не носить его в закрытом помещении. Ну вот, мы и приехали. Ведь это ваши ворота, мистер Энскомб? Вы не сочтете ужасно невежливым, если мы не станем заезжать внутрь?
— Нет, конечно, нет. Я и сам опаздываю. Весьма вам благодарен. Я понимаю, что навязался к вам сегодня днем, но вы были так любезны, так любезны.
Говоря это, он с трудом поднялся, и его глуховатый, дурашливый голос тягуче заскрипел. Он благополучно вырвался из машины и захлопнул дверь. Кэмпион увидел через окно, как Энскомб прошел мимо высоких оштукатуренных колонн к большому дому, темневшему за ними.
— Старый дурак, — неожиданно вырвалось у девушки. — Он забыл свой сверток. Я оставлю тебя на минуту. Нужно немедленно ему отдать.
— Лучше я это сделаю, — выпалил Кэмпион, нащупывая ручку двери.
— Ты не можешь в таком виде.
— Нет, почему же. Он меня не увидит. А если увидит, то подумает, что я просто чудак. Где его сверток?
— Она обернулась к нему в темноте.
— Я полагаю, это книги, — сказала она. — Держи.
Он взял квадратный пакет и, пошатываясь, двинулся по узкой дорожке вслед за удаляющимся Энскомбом. Было светлее, чем он предполагал, и он не стал окликать старика. Дверь дома уже закрылась, когда он добрался до нее. Не желая стучать, он положил пакет на ступеньку и поспешил к поджидавшей его машине. С уходом Энскомба автомобиль начал казаться более уютным. Девушка мягко нажала на сцепление и они поехали. Человек, все еще пытающийся вспомнить, правда ли его зовут Албертом Кэмпионом, наклонился вперед. Теперь, оставшись наедине с этой очаровательной, хотя и неузнанной собственной женой, он растерялся и понял, каким жизненно важным может быть их объяснение. Она необычайно действовала на него. Он был так рад, так по-детски счастлив, что нашел ее. Он молил Бога, чтобы она позволила ему положить голову ей на грудь и он смог бы немного поспать. Нелепо было спрашивать, как ее зовут.
— Это все так трудно, — робко начал он.
— Я знаю, — искренне согласилась она и, удивленный ее прямотой, он замолчал. — Это ужасно, а времени на разговоры у нас нет. Надо спешить. Мы уже на подъезде к дому и нам нельзя опаздывать. Это вызовет подозрения.
Она круто вырулила машину и проехала через ворота с колоннами.
— Я нашла тебя чудом. Я ждала на станции, как мы и условились. Я избавилась от Энскомба где-то около четырех часов, но потом он все время был со мной, и я плела ему одну небылицу за другой. Я должна была взять его с собой, потому что он настаивал. Он сказал, что ему необходимо повидаться со своим зубным врачом и попросил Ли Обри, чтобы я его подвезла. Ли специально обратился ко мне, и я не могла
