— А в 41-ом — вмешался Назаров, — в армию призывать было бы некого. А я где-то читал, что тогда Ленинград дал фронту около 100 тыс. одних только ополченцев. В общем, ясно: с посадкой «четверти Ленинграда» Солженицын опять переплюнул господина Геббельса.
Посмеялись.
— Эт-точно! — воскликнул Семен Никифорович. — Любители потолковать о «жертвах сталинских репрессий» любят вести счет на миллионы и не меньше. К этому случаю мне вспомнился один недавний разговор. Есть у нас в поселке один пенсионер, краевед-любитель. Интересный мужик. Зовут его Василий Иваныч, а потому и кликуха у него — «Чапай». Хотя фамилия у него тоже исключительно редкая — Петров. На Колыму он прибыл на 3 года раньше меня. И не так, как я, а по комсомольской путевке. В 1942-м добровольно ушел на фронт. После войны вернулся сюда, к семье. Всю жизнь шоферил. Он частенько заходит в нашу гаражную биллиардную — любит шары погонять. И вот как-то при мне подходит к нему один молодой шоферишка и говорит: «Василий Иваныч, скажите честно, страшно было жить здесь в сталинские времена?» Василий Иваныч посмотрел на него удивленно и сам спрашивает: «Ты о каких страхах толкуешь?»
«Ну, как же, — отвечает шоферишка, — сам слыхал по „Голосу Америки“. Здесь в те годы угробили несколько миллионов зеков. Больше всего полегло их на строительстве Колымской трассы...»
«Ясно, — сказал Василий Иваныч. — А теперь слушай внимательно. Чтобы где-то угробить миллионы людей, нужно чтобы они там были. Ну хотя бы короткое время — иначе гробить будет некого. Так или нет?»
«Логично» — сказал шоферишка.
«А теперь, логик, слушай еще внимательнее, — сказал Василий Иваныч и, повернувшись ко мне, заговорил. — Семен, мы с тобой точно знаем, а наш логик наверно, догадывается, что сейчас на Колыме народу живет много больше, чем в сталинские времена. Но насколько больше? А?»
«Думаю, что раза в 3, а, пожалуй, и в 4» — ответил я.
«Так! — сказал Василий Иваныч, и, повернулся к шоферишке. — По последнему статистическому отчету (они ежедневно печатаются в „Магаданской правде“), сейчас на Колыме (вместе с Чукоткой) проживает около полумиллиона человек. Значит, в сталинские времена здесь проживало, самое большее, около 150 тыс. душ... Как тебе эта новость?»
«Здорово! — сказал шоферишка. — Никогда бы не подумал, что радиостанция такой солидной страны могла так паскудно врать...»
«Ну так знай, — назидательно сказал Василий Иваныч, — на этой радиостанции трудятся такие ушлые ребята, которые запросто делают из мухи слона. И начинают торговать слоновой костью. Берут недорого — только уши развесь шире...»
ЗА ЧТО И СКОЛЬКО
— Хороший рассказ. А главное к месту, — сказал Романов. И спросил меня:
— Ты, кажется, хотел рассказать что-то про знакомого тебе «врага народа»?
— Да не моего знакомого, а отца одного из моих знакомых пацанов посадили летом 38-го за антисоветские анекдоты. Дали ему 3 года. А отсидел только 2 — досрочно освободили. Но вместе с семьей выслали за 101 км, кажется, в Тихвин.
— Ты точно знаешь, что за анекдот дали 3 года? — спросил Романов. — А то у Солженицына другие сведения: за анекдот — 10 и более лет; за прогул или опоздание на работу — от 5 до 10 лет; за колоски, собранные на убранном колхозном поле, — 10 лет. Что ты на это скажешь?
— За анекдоты 3 года — это я знаю точно. А насчет наказаний за опоздания и прогулы — твой лауреат врет, как сивый мерин. Я сам имел две судимости по этому указу, о чем есть соответствующие записи в трудовой книжке...
— Ай да Пролетарий!.. Ай да шустряк!.. Не ожидал!.. — съязвил Семен Никифорович.
— Ну, ладно, ладно! — отозвался Романов. — Дай человеку исповедаться...
Пришлось исповедаться.
— Кончилась война. Жить стало полегче. И стал я получки отмечать выпивкой. А ведь у пацанов где выпивка, там и приключения. В общем, за два опоздания — 25 и 30 минут отделался выговорами. А когда опоздал на полтора часа, получил 3-15: с меня 3 месяца высчитывали по 15% заработка. Только рассчитался — снова попал. Теперь уже на 4-20. Ну а третий раз меня ожидало бы наказание 6-25. Но «миновала меня чаша сия». Понял, что работа — дело святое. Конечно, тогда мне казалось, что наказания чересчур строгие — ведь война уже кончилась. Но старшие товарищи утешили меня тем, что, дескать, у капиталистов дисциплина еще строже и наказания горше: чуть что — увольнение. И становись в очередь на бирже труда. А когда подойдет очередь снова получить работу — неизвестно... А случаи, когда человек получал тюремный срок за прогулы, мне неизвестны. Слыхал, что за «самовольный уход с производства» можно получить год-полтора тюрьмы. Но ни одного такого факта я не знаю.
Теперь о «колосках». Я слыхал, что за «кражу сельхозпродукции» с полей можно «получить срок», размер которого зависит от количества украденного. Но это говорится о полях неубранных. А собирать остатки картошки с убранных полей я сам ходил несколько раз. И уверен — арестовывать людей за сбор колосков с убранного колхозного поля — бред сивой кобылы. И если кто из вас встречал людей, посаженных за «колоски», пусть скажет.
— Я знаю 2 похожих случая, — сказал Назаров. — Это было в Воркуте в 1947 г. Два 17-летних пацана получили по 3 года каждый. Один попался с 15-ю кг молодой картошки, да дома обнаружили еще 90 кг. Второй — с 8-ю кг колосков, да дома оказалось еще 40 кг. И тот и другой промышляли, конечно же, на неубранных полях. А такая кража и в Африке кража. Сбор же остатков с убранных полей нигде в мире кражей не считался. И соврал тут Солженицын затем, чтобы лишний раз лягнуть Советскую власть...
— А может быть, у него было другое соображение, — вмешался Семен Никифорович, — ну как у того журналиста, который, узнав, что собака укусила человека, написал репортаж о том, как человек покусал собаку...
ОТ БЕЛОМОРА И ДАЛЬШЕ
— Ну хватит, хватит, — прервал общий смех Романов. И добавил ворчливо: — Совсем задолбали бедного лауреата... — Потом, посмотрев на Семена Никифоровича, заговорил:
