Так хорошо на душе у Вадимки бывало только дома. Будто и впрямь он уже вернулся на хутор и теперь ему захотелось пожаловаться доброй хозяйке на свои беды, как, бывало, жаловался матери. Когда сели завтракать, гость без умолку говорил о том, что выпало ему на долю в порту и в городе. Чуть не расплакался, когда речь у него пошла о Гнедом и Резвом. Вот самое большое горе, которое причинили ему люди в тот страшный день. Хозяйка слушала молча, Вадимка все время ощущал на себе её пристальный, сочувствующий взгляд, и это прибавляло ему охоты рассказывать. Неожиданно хозяйка сказала:
— Поживи у меня хоть денёчек… Отдохнёшь… Отоспишься… Народ немного схлынет. А?
Вадимка умолк. Он привык видеть, как все устали от постоев чужих людей.
— А я ж вам мешать буду.
— Ты будешь не мешать, а утешать, — вздохнула она. — …У меня муж и сын на этой самой войне… Хоть на тебя порадуюсь в своей хате.
— А у кого они служат? У белых или у красных?
— Слава богу, у красных. Теперь, может быть, домой заскочат.
— А я ж, тётенька… белый, — сконфузился Вадимка.
Хозяйка улыбнулась.
— А ты, сынок, не белый и не красный. Ты ещё зелёнка… Ну так погостишь?
— Ага, — согласился гость.
— Ну, вот и ладно, милый… Война-то, слава богу, кончилась. Для всех людей радость, а для матерей особенно.
…Не привыкший дома сидеть без дела, Вадимка целый день провёл в хлопотах, помогал по хозяйству. Первый раз в своей жизни он понял, как неутолимо может изголодаться человек по работе, находил в ней большое душевное успокоение.
— Ты бы отдохнул, сынок, — пробовала советовать хозяйка, — в работники я тебя, кажись, не нанимала.
— А я нынче, тётенька, здорово отдыхаю!
Хозяйка улыбалась. Вадимка от души был благодарен этой женщине. Он чувствовал — в её улыбке жила радость матери: её сыну сегодня хорошо.
Незаметно пролетел день. Когда наступило новое утро, гость поднялся на рассвете. Хозяйка тоже уже встала.
— Что так рано? — спросила она.
— Дома-то мать ждёт, — признался Вадимка.
— Ну, добрый путь тебе, мальчик. Неси мой поклон твоей матушке… Дом-то далеко?
— Там… на Дону… Между Ростовом и Воронежем.
— Пешком ты, милый, туда не дойдёшь. Ног не хватит… Тут скоро будет станция, разузнай, не пойдут ли какие поезда?.. Ну-ка, примерь вот эту рубашку. Пинжачишко тоже примерь… А то простудишься.
Вадимке хотелось отказаться — она же отдаёт одёжку своего сына! Но парнишка промолчал — вспомнил, как холодно ему было в дороге.
Завтракали молча. Гость чувствовал себя в неоплатном долгу перед хозяйкой. Уж очень щедрым и неожиданным был подарок! Надо поблагодарить добрую женщину. Вадимка старался вспомнить, что говорили на его хуторе взрослые, когда благодарили друг друга. Ему хотелось найти слова, которые вместили бы то, что переполняло его сердце. Но уже встали из-за стола, а слова все не приходили.
— Вот в этой торбочке тебе харчи на дорогу, — сказала хозяйка, протягивая ему сумку, которую носят на спине, как школьный ранец. — Несколько дней продержишься. А там… бог не без милости… Сироте тоже бывает счастье… — Голос её оборвался.
Вадимка взял сумку. Настала минута благодарить хозяйку, а слов у него не было. И будто не он, а кто-то другой за него вдруг сказал:
— Спасибо тебе, родненькая! За все, за все спасибо!.. Я тебе в ножки поклонюсь.
Но сделать это ему не удалось — его крепко обняла хозяйка. Сам не зная почему, Вадимка вырвался и кинулся в дверь.
…По колее железной дороги уныло брели пленные, нынче их стало меньше. Вадимка, глядя на них, остановился и долго стоял, не двигаясь. Он только что был под мирным, домашним кровом. Как много такой кров значит для человека! Как ему, Вадимке, не хотелось снова становиться бездомным и гонимым, будто совершил он какое-то огромное преступление, но вины своей мальчик не понимал. Он крепился, чтобы не расплакаться, — жаловаться не на кого и некому. Эх, был бы дядя Василь! Хорошо, что не видит маманя, как ему нынче трудно на свете!
Вместе со всеми Вадимка пошёл по железнодорожному полотну. Станицы уже не было видно за горкой. Людской поток снова потащил его с собой. Двигались молча.
…Пришли на станцию. Она была забита брошенными пассажирскими и товарными составами, стояли остывшие паровозы. На перроне вокруг железнодорожника сгрудилась большая толпа пленных. Вадимка втиснулся в неё, стал слушать — будут ли ходить поезда? Железнодорожник говорил, что поезда по ходят, а что будет дальше, он не знает.
— Ну, не нынче, так, может быть, завтра али послезавтра?
— Не надо было мост взрывать у Екатеринодара… через Кубань… Теперь вот и сидим тут в ловушке… Ишь ты, подай им поезда!
— Да нам уж как-нибудь… на крыше, на буфере…
— Ни так и ни этак… С деревянным кондуктором да по шпалам! Вот как!
— А чего вы тут торчите тогда? Как репа в огороде! — наседала толпа.
— Телеграф и телефон работают, бросить нельзя.
Стоявший рядом с Вадимкой пожилой казак сказал:
— Дело дохлое! Пошли, братцы, на своих на двоих… Сделаем один шаг — всё-таки ближе к дому… Бедная пехота ногами промерила тыщи вёрст. И ничего — от этого не помирали… Давайте снова как бывало — ать-два левой!
Вадимка долго стоял на перроне, смотрел в ту сторону, где за невысокими горами осталась станица. Ему хотелось пожаловаться той старой женщине, которая была ему теперь как мать. Никаких поездов не будет! Пойду насколько хватит сил… А ты не горюй… я постараюсь… Прощай, родненькая!
Пожилой казак не сказал ничего нового. По шпалам продолжал непрерывно катиться поток пленных. Он снова понёс с собой и Вадимку.
…От Новороссийска до Екатеринодара Вадимка прошёл пешком. С этих пор парнишка накрепко уверовал, что если бы на свете не было чудес — не жить человеку. Многого из того, что с ним происходило, он не мог понять иначе. По узкой полосе, где между горами шла железная дорога, двигались тысячи бесприютных людей. На ночь они заполняли встретившуюся станицу. Казалось, в станичные хаты никак не могла втиснуться такая громада. Но приходило время ночлега, и никто не оставался на улице. Разве это не было чудом?
По этой же полосе земли недавно прошли две армии. Казалось, тут ничего не могло остаться, чем можно накормить человека. Теперь по этому же месту шли новые тысячи голодных людей. Чем они могли кормиться? Откуда же тут мог взяться кусок хлеба? И всё-таки никто из них не умер с голоду Разве это не чудо?
Люди шли целые дни. И так повторялось без конца. Силы уже кончались, а люди шли и шли. Казалось, ноги идут сами без твоего участия, ты давно перестал их чувствовать. А ноги несут человека. И это разве не чудо? Вспомнил Вадимка и другое чудо! Однажды, долго бредя по дороге в поисках ночлега под проливным дождём, Вадимка вконец продрог и почувствовал если ему не удастся согреться, он жестоко захворает, а хворать нельзя: его бросят — кто станет возиться с больным!
Невдалеке можно было различить дом — большой, кирпичный, наверно, принадлежащий железной дороге. К нему манил тусклый свет в окнах. На этот свет и побрёл Вадимка. Дом оказался нежилой — в нём были только стены да окна. Какая-то добрая душа поставила на подоконник керосиновую лампу Каждый вершок пола был занят спящими вповалку людьми. Надежды найти себе место не было никакой. Ставя ноги между спавшими, Вадимка вошёл в коридор — тут тебя хоть не поливает дождь! Правда, дышать было совсем нечем Неужели так придётся стоять до самого рассвета? Но и на этот раз на глазах Вадимки совершилось чудо. Один из спавших неподалёку вдруг замычал и повернулся
