В курене Чугреевых то умолкал, то снова слышался плач. Вадимка прислушался, можно было разобрать, как женский голос голосил:
— Да, голубчик ты наш роди-и-имый. Десять лет скитался на чужби-и-ине. Теперь возвернулся, чтобы умереть на пороге родного куреня. Боже ты наш милосердный…
— С ним мне будет легче, Андревна… пойми ты… А в обиду я его не дам… Пошли, герой!
Марья Андреевна промолчала. По её щекам текли слезы.
Алёшин подошёл к ней, положил ладонь на её лоб.
— Не надо, голубушка… Меня тоже пожалеть надо.
— Идите с богом, — сказала она шёпотом.
— Да я, мамка, скоро. Я сейчас! — погладил её Вадимка по щеке.
Вышли на улицу.
У калитки Алёшиных стояли Анна Ивановна и Настя. Все четверо молчали. Но между ними произошёл безмолвный разговор, понятный только им. Анна Ивановна посмотрела на мужа долгим горестным взглядом, в котором муж прочёл:
«Ради бога, скорей приходи домой… Храни тебя господь, Василь!»
В устремлённых на неё глазах мужа она увидела:
«Что ж теперь поделаешь… Уж так получилось… Не я в этом виноват… Хватит плакать, будь молодцом!»
Между Настей и Вадимкой шёл свой разговор взглядами.
«Как тебе не стыдно! Обещал никуда не бегать, а сам?..» — было ясно написано на личике Насти, хотя девчонка смотрела совсем в другую сторону.
«Ну и что?.. Подумаешь, беда!»
Вадимка посмотрел на Настю. Никогда он не испытывал к этой девчонке такой нежности, как теперь. Впервые не хотелось называть её Настей. На язык просилось другое слово — Солнышко! Ему все больше нравилась эта упрямая насмешница. Он был уверен, что этой ночью мать заперла Настюшку в курене, но та, конечно, вылезла в окошко и прибежала туда, где стреляли. «Молодец! Не побоялась!» Вадимке хотелось улыбнуться, но он сдержался.
Чем дальше шли они по улице, тем глуше становились причитания, доносившиеся из куреня Чугреевых. У Вадимки не шёл с ума ночной поединок дяди Василия с Яковом. Парнишка был уверен, что дядя Василий думает о том же.
— А чегой-то Яков не перескочил через забор?.. Наверно, убег бы тогда, — само собою вырвалось у Вадимки.
— Скакать через забор — значит дать мне выстрелить первому… Он был опытный солдат! — ответил дядя Василий.
— Хорошо, что он не попал!
— А тут, парень, мне повезло. Пожар светил ему прямо в глаза. Якову было плохо видно. И хотя он выстрелил чуток раньше меня — промазал! Ну, хватит тебе!
Когда подходили к двору председателя, дядя Василий сказал:
— Сейчас увидишь командира отряда Верчикова. Когда красные проходили через нашу станицу, его оставили там председателем ревкома. Сам он из Москвы. Недавно ранило начальника милиции, теперь Верчиков сам принял командование отрядом… Замечательный человек!.. Ребята про него говорят — глубоко пашет! О чём его ни спроси, у него всегда найдётся дельное слово… Я вот тоже хочу у него кое-что спросить, да все не соберусь. А надо! Ой как надо!
Вадимка посмотрел на дядю Василя весёлыми глазами — он был рад, что тот разговорился.
Двор председателя — теперь, когда сгорел курень, — стал неузнаваем. Пленных уже угнали в станицу, увезли раненых, только что уехали брички с убитыми. Сопровождать подводы ушла большая часть отряда. Двор был забит народом, но гомону не было, люди говорили тихо, как это бывает, когда в доме покойник. Толковали об одном. Неужто новая гражданская война! Не дай бог! Войной мы сыты по горло!
Всем тут распоряжался статный военный высокого роста. На хуторах Митякинской станицы все знали председателя станичного ревкома Верчикова.
Пробираясь между людьми, дядя Василий направился прямо к нему. Вадимка старался не отстать, ему хотелось посмотреть на человека, которого так расхвалил Алёшин.
— Здравия желаю, товарищ командир! — стукнул каблуками дядя Василий, вытягиваясь по команде «Смирно». — Пришёл попрощаться… Не поминайте лихом!
— Здравия желаю, товарищ Алёшин! — остановился спешивший куда-то Верчиков и протянул ему руку.
Вадимка узнал знакомый басовитый голос, который ночью командовал боем.
— Здравствуйте, дяденька! — выкрикнул Вадимка, вслед за Алёшиным опуская руки по швам.
Верчиков перевёл глаза на парнишку, смерил его взглядом, улыбнулся. Теперь Вадимка рассмотрел Верчикова совсем близко. У того было продолговатое лицо с крупными чертами, серые глаза смотрели зорко, но немного устало.
— Сын, что ли?
— Да почти что сын… Сосед полчанином был, да вот убили — остались вдова да сирота. А подрастёт, может и породнимся, — дядя Василий засмеялся.
Вадимка сконфузился. Такого он не ожидал.
— …Значит, службе крышка? — перевёл Верчиков взгляд на Алёшина. — А опытные бойцы вот как нужны! Банду Мальцева мы разбили, но кое-кто сидит в лесах. Роман Попов ушёл…
— Как уговорились, товарищ командир. До косовицы… Дома-то одни бабы, да и тех раз два и обчёлся… Уговор — дело святое! Винтовку-то разрешите оставить при себе?
— Как уговорились. Уговор — святое дело… Ночью видел, как ты воевал. Молодец!.. Только смотри теперь в оба. Как бы сегодняшнюю ночь тебе тут не припомнили.
— Не я это дело начинал… А винтовка мне будет всё-таки не лишней. Мы свой отряд тут на хуторе соберём, теперь казаки в него пойдут! Не сомневайтесь!.. Товарищ командир, — вдруг застеснялся Алёшин. — У меня к вам есть и другая просьба… Скорее, вопрос… Как бы это лучше сказать…
— Пожалуйста, пожалуйста!
Дядя Василий кивнул головой в сторону пожарища.
— Вон видите, что оно получается?.. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда люди перестанут один другого убивать, не будут жечь всё, что нажито человечьим горбом? Чи так оно и будет отныне и до века?.. Глядел, глядел я на все это, да и тужить стал — неужто не придёт к человеку такой день, когда он будет делать ближнему своему добро и ему будут платить тем же. Учёные люди наверно же знают… Товарищ командир! Товарищ Верчиков! Есть ли на свете правда об этом? Чи нету такой правды?.. А?
Верчиков с удивлением посмотрел на собеседника.
— Это интересно… Очень интересно…
— Да интерес тут один, товарищ командир. Жизнь жмёт со всех сторон, она у меня спрашивает про это, а я не знаю, что ответить.
— Да-а-а… Такая правда есть, товарищ Алёшин… Об этом стоит поговорить… Знаешь что… Тут вот собрались суходольцы, я хочу с ними потолковать. Вспомним и о твоей правде. Договорились?
— Слушаюсь, товарищ командир!
…Из-под сарая выкатили бричку и поставили её на краю двора. На бричку влезли Кудинов и Верчиков — один приземистый, другой высокий. Посыпались шутки.
— Один будто на коне, другой — пеший!
— Кавалерия из ружей бьёт, а пехота на штыки валяет!
— Глядите, пехота уже руки вверх… Сдаётся!
Это Алексей Спиридонович поднял руки, требуя тишины, и громко объявил:
— Нынче у нас собрания не полагалось, но раз вы уж собрались, давайте проведём вроде митинга. Товарищ Верчиков хочет обратиться к вам со словом… Давайте послухаем… Тихо!.. Только дайте мне сначала сесть… — прибавил председательствующий.
Он тяжело опустился в бричке на сиденье и виновато улыбнулся:
— Сижу вот перед вами, значит я и есть ваш председатель… А по правде сказать, нынче ноги уже не
