Вскоре к складу устремились подносчики боеприпасов и наткнулись на пули. Обнаружив, что склад боеприпасов захвачен, парашютисты сосредоточили против нас автоматный и пулеметный огонь. Головы не дают высунуть. Пришлось взяться за гранаты. Парашютисты залегли. Они, видимо, не поняли, что нас всего горстка. Нервы их сдали. Они начали отходить в глубь леса, откуда доносились 'лающие', как метко заметил Стольников, очереди немецких автоматов. Прячась за деревьями, мы преследуем отступающих и лицом к лицу сталкиваемся с бойцами своей роты, впереди которых бежит Стольников с винтовкой наперевес. Увидев меня, он поднимает винтовку вверх и торжествующе кричит:
— Победа! Фашисты драпают…
Нескольким бойцам поручаю собрать с убитых все автоматы и захватить обнаруженные боеприпасы, остальным приказываю продолжать преследование. Однако рой разрывных пуль, вызвавших невероятную трескотню в лесу, вынуждает нас остановиться и укрыться за надежными стволами деревьев. Выбрав между высоко возвышающимися над землей толстыми корнями могучей сосны довольно сухое местечко, устланное опавшими высохшими иглами, приглашаю к себе Стольникова и командиров взводов, чтобы посоветоваться и уточнить план дальнейших действий. Неожиданно появляется комбат Грязев в сопровождении лейтенанта Калинина и группы бойцов. Перебегая от дерева к дереву, он прыжком приземляется рядом со мной. В редких рябинках на лице Грязева блестят капельки пота, глаза сверкают, старший лейтенант тяжело дышит:
— Докладывай обстановку, лейтенант!
Выслушав, как нам удалось разгромить окопавшихся парашютистов, Грязев спросил:
— Сколько уничтожил фашистов?
— Не считал, товарищ комбат, — усмехнулся я, — времени не было, но не меньше двадцати — двадцати пяти штук уложили.
Слово 'штук' вызвало на губах Грязева веселую усмешку.
— А сколько 'штук' в плен взяли?
— Ни одна фашистская зараза не попалась, — в тон ответил я. Отбиваются, как грешники, когда их черти волокут на сковородку.
— Ну и хрен с ними, с пленными, — махнул рукой Грязев, — возись тут, людей отрывай от дела. Для меня фашист хорош только мертвый… Что ты теперь думаешь делать? Так и будешь сидеть под сосной?
— Нет, товарищ комбат, — спокойно возразил я, — сейчас с командирами взводов разберемся в обстановке и уточним дальнейший план. Думаю, незачем лезть напролом.
— Ну что ж, разбирайтесь, а я послушаю. — Грязев вытащил из нагрудного кармана измятую пачку 'Беломора', нервно закурил.
Из докладов командиров взводов мне стало ясно, что уцелевшие парашютисты отступили к песчаному холму, на котором возвышается несколько могучих сосен. Укрывшись за их стволами, они заняли круговую оборону. Место вокруг холма открытое, каждый метр под плотным автоматным и пулеметным огнем. Что делать? Атаковать немедленно? Но без поддержки артиллерии и минометов понесем большие потери… Что же делать?
— Итак, какое решение назрело у командира роты? — прервал мои размышления комбат.
Вспомнив, как облегчил нам атаку удар с тыла, решительно заявляю:
— Скуем фашистов с фронта силами первого взвода, остальными взводами осуществим обходный маневр, чтобы затем одновременно атаковать с двух сторон. Думаю, что, если наши бойцы откроют огонь и с той стороны, куда парашютисты, по всей вероятности, намереваются ночью отступить, они драпанут. В светлое время, я думаю, они не решатся покинуть насиженное место.
— Ну что же, — согласился Грязев, — замысел верный: бросаться под пули без надобности нет смысла. Попытайтесь отрезать парашютистам путь к отступлению, что сразу скажется на их стойкости. Одобряю, осуществляйте маневр. Только имейте в виду, что в двух километрах к востоку от этого очага сопротивления на высоте Круглая окопались остальные силы противника. Наши роты дважды атаковали высоту с южной и западной стороны, с тем чтобы преградить путь парашютистам к линии фронта, однако из-за сильного огня пришлось отказаться от продолжения атак, иначе много людей потеряем. Я решил сковать противника огнем, а с наступлением темноты нанести удар. Ночная атака — дело сложное, поэтому сейчас проводится тщательная подготовка. Поскорее кончайте здесь и присоединяйтесь к нам. Если атака не удастся, прекратите ее и готовьтесь ворваться на холм под покровом темноты. Все ясно?.. Ну, лады, я пошел.
Пожелав нам успехов, комбат ушел, а мы детально обсудили и согласовали план действий. Рассчитав время, необходимое на осуществление обходного маневра, мы условились возобновить бой через полтора часа. Первым должен начать взвод Калинина, а когда он прикует к себе внимание противника, без излишнего шума на высоту должны прорваться бойцы Валежникова и Папченко.
В условленный час взвод Калинина широким фронтом, под прикрытием пулеметного огня, двинулся на песчаный холм. Калинин и его бойцы, стремительно перебегая, выкрикивали команды: 'Рота, вперед!', 'Быстрее!', 'Приготовиться к атаке!'. Словом, старались создать впечатление, что против окопавшихся на холме парашютистов наступают крупные силы. Успеху 'демонстрации' способствовал мелкий кустарник, близко подступавший к холму. Фашисты только слышали шум и стрельбу, а никого не видели. Однако и стрельба подействовала: не жалея патронов, парашютисты открыли по кустарнику огонь. Он оказался столь плотным, что вынудил нас прижаться к земле и выкрикивать команды лежа. А на противоположной стороне холма тишина. Я уже начал волноваться, полагая, что Валежников и Папченко опоздали и намеченная атака сорвалась, как вдруг на холме поднялась стрельба, а к нам пули стали залетать все реже и реже. 'Неужели Валежников и Папченко уже прорвались?' Эта мысль подбросила меня с земли, и с криком 'Вперед, в атаку!' я бросился к холму.
Выскочив вместе с Калининым на вершину холма, мы с удивлением остановились: ни парашютистов, ни наших бойцов здесь не было, хотя наспех отрытые окопы и еще не остывшие гильзы свидетельствовали, что парашютисты только что скрывались за стволами огромных сосен. Яростная перестрелка и крики слышались в заболоченном мелколесье. Мы поспешили туда и вскоре натолкнулись на наших бойцов. Увидев Валежникова, которому боец лежа бинтовал руку выше локтя, я с разбегу упал рядом. Ветки, сбиваемые пулями, сыпались на голову.
— Почему упустили фашистов? — сдерживаясь, хмуро спросил я.
— Не успели, — виновато ответил Валежников. — Тише ты, медведь косолапый, — простонал он, метнув сердитый взгляд на бойца, который туго затянул концы повязки. — Такие, товарищ комроты, хитрож… оказались. Мы обошли холм и стали тихонько подниматься. А они, не будь дураками, выдвинули боевое охранение во все стороны. Мы и наткнулись на него. Пока валандались с охранением, парашютисты бросились с холма наутек. Мы за ними. А они напоролись на автоматный огонь, по-видимому, наткнулись на оборону своего второго отряда и залегли. Теперь они оказались между двух огней…
— Батальон, как видно, не смог окружить высоту плотным кольцом, добавил подошедший Стольников. — Отсюда были только дозоры. Они попали под удар отступающих фашистов. Один дозорный убит, другой тяжело ранен. Мы его перевязали и при первой возможности доставим в медпункт.
Я решил поговорить с раненым, уточнить имеющиеся сведения. Из беседы понял, что комбат не изменил решения штурмовать высоту с наступлением темноты. Чтобы не распылять силы, он сосредоточил обе роты на западных и южных скатах высоты.
Отправив раненого в медпункт, мы пошли в третий взвод. Командир взвода Папченко, лежа за поваленным деревом, выпускал по врагу пулю за пулей и по привычке приговаривал речитативом:
— Ридна Батькивщина! Решение принято. Вперед, в атаку на ненавистного врага!..
— Правильно, товарищ Папченко, — подтвердил я. — Только атаку мы начнем, когда стемнеет, одновременно с остальными ротами. Потери большие?
— Один убит, двое ранены, — доложил Папченко.
Мы отошли в безопасное место, вызвали Калинина и Валежникова и обсудили план ночной атаки.
'А что, если парашютисты попытаются сейчас, не дожидаясь темноты, соединиться со своими? — вдруг подумал я. — Нельзя ли воспользоваться этим и на их плечах ворваться на высоту?' Поделился своими соображениями с взводными. Они горячо ухватились за эту идею. Уточнив задачу каждого, направил
