надеяться на скорый…»).
Пока же главная задача — развязаться с Морин. Было бы лучше, если б разговор прошел в баре или кофейне, что он и хотел предложить, когда утром затащил ее в нишу центральной картотеки.
— Нет, приходи ко мне, — шепнула она, склонившись над раскрытой папкой, которую они якобы изучали. — Норма уйдет рано, я приготовлю ужин.
«Да нет, лучше не надо. Понимаешь, нам надо поговорить», — хотел сказать он, но испугался ее взгляда.
А ну как она расплачется или еще чего выкинет прямо в конторе?
— Не хочу доставлять тебе хлопоты, — искренне ответил Фрэнк, согласившись прийти.
В принципе, обстановка не имела значения, главное — сам разговор, который должен быть определенным и окончательным. Уже в сотый раз он напоминал себе, что извиняться ему не за что. Противно вспомнить, сколько сил понапрасну истрачено во всяких самоуничижительных просьбах о прощении. Что бы там ни уготовила жизнь, отныне больше никаких извинений.
— Простите, вы мистер Уилер? — окликнул его женский голос.
От тротуарной бровки к нему шла девушка с чемоданчиком, и по ее хищной улыбке Фрэнк сразу понял, кто она. Его застигли в момент, когда он уже занес ногу на розовые ступени дома Морин.
— Я Норма Таунсенд, подруга Морин. Не могли бы мы переговорить?
— Конечно. — Фрэнк не двинулся с места. — Чем могу служить?
— Не здесь же.
Норма чуть склонила голову набок, словно увещевая капризного ребенка, и направилась к маленькой претенциозной кофейне, что была по соседству. Фрэнку ничего не оставалось, как последовать за ней, но свою покорность он возместил критическим взглядом на ее тугую подрагивающую задницу. Кряжистая девица двигалась с утиной перевалкой, но была в модном обтягивающем платье «чехол», невзирая на то, что оно подчеркивало ее широкую кость и мускулистость, и оставляла шлейф духов, которые в «Лорд и Тейлор»[43] рекламируют как «загадочные и возбуждающие».
— Я вас долго не задержу, — пообещала она, после того как, приземлившись за угловой столик с мраморной столешницей, поставила к ногам чемоданчик, заказала сладкий вермут и произвела серию щелчков, шлепков и рысканий, чтобы из замысловатой сумочки достать пачку сигарет. — Времени только на аперитив, а потом надо бежать. На две недели отбываю на Кейп.[44] Морин хотела ехать со мной, но передумала. Собирается провести весь отпуск здесь, о чем, полагаю, вам известно. Я об этом узнала только вчера, и теперь мне будет неловко перед друзьями, которые нас ждут. Может, что-нибудь выпьете?
— Спасибо, нет.
Надо признать, она миловидна, думал Фрэнк. Вот еще распустила бы волосы, вместо того чтобы зализывать их назад, да маленько похудела на лицо… Нет, этого мало. Надо еще отучиться шевелить бровями и говорить фразы вроде «времени только на аперитив» и «отбываю на Кейп».
— Я очень сердита на нее, — продолжила Норма. — Выкрутасы с отпуском — лишь последнее в длинной череде ее глупостей, но это так, к слову. Главное же в том… — она царапнула Фрэнка взглядом, — что я очень за нее беспокоюсь. Я знаю ее давно и, полагаю, лучше вас, мистер Уилер. Морин — беззащитный, милый ребенок, которому черт-те что пришлось пережить. Сейчас она нуждается в наставнике и друге. И потому — вы уж извините мою прямоту — ей вовсе ни к чему впутываться в бессмысленную связь с женатым мужчиной. Учтите, я… не перебивайте, пожалуйста… я не собираюсь читать мораль. Желательно, чтобы мы все обсудили, как цивилизованные, взрослые люди. Боюсь, придется начать с неудобного вопроса. Морин вбила себе в голову, что вы ее любите. Так ли?
Она сама напросилась на классический ответ, и Фрэнк не преминул им воспользоваться:
— Боюсь, это не ваше собачье дело.
Норма откинулась на стуле, спокойно и задумчиво усмехнулась и, выпустив из ноздрей струйки дыма, наманикюренными ногтями мизинца и большого пальца сняла с губы табачинку. Ну прямо Барт Поллок — «Давайте проверим, насколько я разбираюсь в людях». Хотелось перегнуться через стол и удавить ее.
— Пожалуй, вы мне нравитесь, Фрэнк, — наконец сказала она. — Можно вас так называть? Мне даже нравится, что вы злитесь, это говорит о вашей честности. — Норма вновь подалась вперед, кокетливо отхлебнула из бокала и оперлась локтем о стол. — Послушайте, Фрэнк, давайте постараемся понять друг друга. Вы кажетесь хорошим, серьезным парнем, в Коннектикуте вас ждут милая женушка и пара славных ребятишек, и вы просто вляпались в ситуацию, которая по-человечески очень понятна. Все так, если коротко?
— Нет, — ответил Фрэнк. — И близко не лежало. Можно теперь я попробую?
— Валяйте.
— Валяю. Вы кажетесь назойливой, беспардонной бабой. Возможно, вы скрытая лесбиянка… — он бросил на стол доллар, — и, вне всяких сомнений, чудовищная зануда. Приятного отпуска.
В четыре стремительных шага, чуть не сбив с ног бабистого официанта с подносом, полным крохотных чашек, Фрэнк вышел на улицу. На пути к ступеням из розового камня он думал, что разрыдается от смеха, рвущегося из груди, — видел бы кто ее рожу! — но в вестибюле, где он привалился к ряду сверкающих латунью почтовых ящиков, вместо гомерического хохота из него неудержимыми спазмами выплеснулось лишь горловое придушенное хихиканье, от которого заболело подвздошье. Фрэнк задохнулся.
Когда приступ почти прошел, он подкрался к парадной двери и, оттянув пыльную тюлевую занавеску, со спины увидел Норму, которая размахивала сумочкой, подзывая такси. Было что-то невероятно жалкое в ее сердито напряженной фигуре и новеньком дорогом чемодане. Наверное, она целый день его выбирала, а потом долго закупала вещи, которые поедут в его шелковом нутре: купальники, летние брючки, лосьон от солнца, фотокамера — весь ворох тщательно отобранных причиндалов, что помогут девушке хорошо провести время. В груди Фрэнка еще странно булькало, и его обдало волной неуместной симпатии, когда Норма забралась в такси и укатила прочь.
Он уже раскаивался, но надо было взять себя в руки и разобраться с Морин. Сделав несколько глубоких вдохов, Фрэнк нажал звонок; откликнувшаяся зуммером дверь впустила его в коридор, и он медленно поднялся по лестнице. Нельзя выглядеть запыхавшимся, ибо все зависит от его спокойствия.
Дверь была лишь защелкнута. Фрэнк постучал, из спальни донесся голос Морин:
— Это ты, Фрэнк? Входи. Я сейчас.
Квартира была тщательно убрана, словно к приходу гостей, из кухни плыл легкий аромат томящегося мяса. Патефон наигрывал музыку, которую Фрэнк расслышал еще на лестнице, — точно на званом вечере, ансамбль скрипачей исполнял плавный венский вальс.
— Выпивка и лед на столике! — крикнула Морин. — Угощайся!
Фрэнк охотно плеснул себе дозу покрепче и откинулся на диване.
— Входную дверь запер? — снова раздался ее голос. — Кажется, да. Что…
— Ты один?
— Конечно один. Что за таинственность?
Дверь спальни распахнулась, явив улыбающуюся голую Морин. Привстав на цыпочки, под парящие звуки скрипок она рывками закружилась в ритме вальса, волнообразно изгибая руки, точно балерина- любительница, но при том изо всех сил старалась не хихикать, хоть вся залилась румянцем. Расплескав половину выпивки, Фрэнк еле успел отставить стакан, прежде чем она грузно плюхнулась ему на колени, едва не вышибив из него дух. Лицо Морин, осыпавшей его приветственными поцелуями, оказалось пугающе близко, и Фрэнк, учуяв мощную волну духов Нормы, разглядел необычно густо подведенные глаза. Ресницы с килограммами туши царапали щеку, точно лапки паука. Придавленный ее телом, Фрэнк увертывался от влажных губ и пытался сесть прямее, но в кольце ее рук маневр не удался, и он лишь болезненно защемил кожу под натянувшимся пиджаком. Наконец удалось высвободить одну руку, чтобы расстегнуть душивший воротничок рубашки. Фрэнк изобразил улыбку.
— Привет, — сипло шепнула Морин и смачно поцеловала его взасос.
Фрэнк сопротивлялся с отчаянием утопающего, и тогда она удивленно отстранилась; ее груди подрагивали, точно испуганные рожицы. Отдышавшись, он перевел взгляд на свои руки, которые
