окружающей массой, а благородный металл и бриллианты в ушках, на пальчиках и вокруг шейки любительницы поэзии отнюдь не мешали ей выглядеть классной блядью с немалым стажем – кем она и была на самом деле, в отличие от престарелого Бори, который аристократом не был никогда. Видел бы эту парочку Егерь, живущий на куцую пенсию, подумал Навигатор.
– Господин президент сможет выслушать вас через пятнадцать минут, – услышал Навигатор негромкий голос над ухом.
– Это просто праздник какой-то, – отозвался Навигатор так же негромко. – Благодарю за службу!
Навигатор распахнул балконную дверь и с удовольствием вдохнул прохладный вечерний воздух. Уже перевалило за полночь, и наступило злосчастное 13-е число. Впрочем, почему злосчастное? Кажется, разговор удался. И, кажется, он не ошибся в симпатиях к этому парню, еще недавно служившему в 4-м отделе.[21]
А перепела были дрянь. Потому что в жюльене. Лучше бы летали.
– Ты по-прежнему на службе? Я немного подзабыл ваш табель о рангах, ты уже майор?
– Чуть-чуть выше... Как ты?
– Я – полковник. И у меня своя армия, а практически – свое государство!
Кемаль Аббас, он же Черный Эмир, сидел напротив Телегина в обшитом зеленым бархатом кресле. Его голова и левое плечо были перевязаны бинтами, смуглое лицо было непривычно бледным, но держался он неплохо.
– Ты всегда ездишь в головной машине? – спросил Телегин.
– Да. Я всегда должен быть впереди. Командир всегда должен быть впереди, как Олег Петрович, – ответил Кемаль.
– Ты помнишь Олега Петровича?
– Я не могу его забыть. Тебя – тоже, и Никитина... Говорят, с тобой была женщина?
– Подожди... Сейчас попробую еще раз... – Телегин стал набирать номер Натахиного мобильника, но тот не отвечал. «Абонент временно недоступен».
– Абонент временно недоступен, – повторил Телегин. – Поэтому где она – не знаю... Ты ведь дома у Олега Петровича бывал?
– Что? Да. После его гибели. Как это у вас называется – «поминки»?
– Да. Дочерей его помнишь? Так вот – это его старшая дочь.
– Ты не можешь врать, Телегин! – лицо Кемаля побледнело еще сильнее.
– Это правда, Кемаль. Мы с ней здесь – не туристы. Она чуть не погибла в утреннем бою, но сумела уйти. Что с ней – я не знаю. Через минут двадцать еще позвоню – может быть, она отзовется. А пока расскажи о себе, хотя бы вкратце – как ты здесь очутился?
– Хорошо, слушай... Могу сказать – свои лучшие годы я провел в твоей стране. И все эти годы твои соотечественники, Слава, вбивали мне в голову, что американский империализм – это страшное зло. Что власть доллара уродует и губит людей, целые народы. И я верил в это, Телегин. Я сам видел, что это так. Лучшие из американцев говорили то же самое. Я ведь не только слушал лекции ваших инструкторов. Я читал Драйзера, Хемингуэя, Ирвина Шоу... Я слушал речи Фиделя. Я верил коммунистам. Тогда полмира им верило. А потом... После той нашей операции у меня начались неприятности. Руководство КГБ поручило мне ликвидировать одного из наших духовных лидеров – его считали религиозным фанатиком, препятствием для коммунистического переворота. Я не мог отказаться, ты же знаешь порядки в вашей конторе. Но и выполнить задание тоже не мог. Я откровенно провалил его. Меня отозвали в Москву. Я выехал из страны, но – не в Москву. Так получилось, что я осел в Румынии. У Чаушеску тогда начались разногласия с Кремлем. Однако он был коммунистом, и я готов был служить ему. Очень скоро я попал в личную охраны Чаушеску. Там оказалось немало наших... Мы относились к своей службе серьезно, и когда в конце восьмидесятых вспыхнуло восстание, мы по своим каналам связались с КГБ. Там пообещали помочь вывезти Чаушеску из охваченной боями столицы. Ваш спецназ уже загружал в самолеты спецснаряжение и подгонял боекомплект, но... Самолеты так и не поднялись в воздух.
Кемаль Аббас сделал паузу в своем рассказе. Молчал и Телегин. Ведь в той операции по спасению Чаушеску должны были быть задействованы и они с Никитиным.
– Ваш Горбачев отдал КГБ приказ – не вмешиваться, – продолжил Кемаль, – а ведь сам он был таким же коммунистом, как Чаушеску. И пел «Интернационал», я помню, сам видел по телевизору.
Рассказывать долго, но мы не сумели спасти Чаушеску. Из моего батальона уцелели всего пять человек. Мы сумели уйти, захватив военный самолет. Дальше меня носило по всему миру... Но я уже не мог верить в коммунизм. Не мог верить даже тем, кто не предавал, – Фиделю, корейцам, китайцам... Я смотрел передачи из России – ваши Горбачев, Ельцин, Гайдар, сотни других – все, кто занимал самые крупные посты в партии, стали проклинать ее последними словами. И смеяться... Это самое мерзкое – смеяться над тем, что недавно было для тебя святым! Они, которые вдалбливали другим – партия свята, Ленин вечен! Они плевали и лили скверну на вашего Ленина. Почему ты не возразишь мне? То-то...
И тогда я понял, что есть одна истинная вера – ислам. Я до сих пор плохо знаю Коран... Но я пошел сражаться под Зеленым знаменем и был готов умереть. И сейчас готов. Мои люди здесь не понимают меня, они не такие, как я. Или я не такой, как они. Это твоя страна, твой Комитет сделали меня таким. Я должен во что-то верить и быть готовым умереть за это... Теперь это – ислам. Это – мой джихад. И для меня он вечен!
– Джихад вечен, как вечно любое усердие во имя Бога, – процитировал в ответ Телегин.
Спорить с Кемалем было бессмысленно, он – человек веры, а вера не нуждается в логике. И не признает ее доводов...
– На моей Родине сегодня чтят Аллаха – и кланяются американцам. Здесь – то же самое. Вот Касим... Ты знаешь, кто такой Касим? Он везде говорит, что он – воин ислама, а на самом деле и он, и его люди – воины доллара и угождают американцам. Да и в твоей стране правят такие же, Телегин... Вы тоже сдались. Ты сдался, Телегин. Ведь ты был коммунистом, верно?! Сдался.... Я – нет. Победить я не смогу, но я – не сдамся...
– Извини, я позвоню... – Телегин снова набрал номер, чтобы прервать тягостный для него разговор, почти не надеясь на ответ – и вдруг услышал Наташкин голос...
Кемаль молча смотрел на Телегина, напряженно прижавшего к уху мобильник.
– Кемаль, эта женщина..... Долгий разговор, но я знаю теперь, где она. Ей нужна помощь, а моих сил недостаточно... – Телегин отложил телефон и в упор взглянул на Кемаля. – Ты поможешь нам?
– Что тебе сказать, Вячеслав... Вы работаете на свою страну, на Контору – наследницу КГБ, который когда-то приговорил меня. И я сомневаюсь, что сегодня твоя страна и тем более твоя сегодняшняя Контора дружественны тому, что я исповедую, – тяжело произнес Кемаль.
Они долго молчали, наконец Телегин решил открыть карты – другого выхода не было.
– Кемаль, я открою тебе, зачем мы здесь. Не имею права, но открою. Только что ты сказал, что мы сдались американцам... Так вот. Я и дочь Олега Петровича, Наталья, здесь для того, чтобы не допустить монополии американцев на новый вид оружия. Очень мощного оружия. Я и Наталья здесь – против того американца, которому служит Касим. Этот американец – агент ЦРУ. Получается, что наше столкновение с ним – это столкновение нашей Конторы, наследницы КГБ, с ЦРУ... Что ж, оставайся в стороне и наблюдай...
Кемаль не торопился с ответом.
– Ты молчишь? Тогда помоги не мне, не моей стране... Помоги дочери Олега Петровича! Как ты сказал тогда на поминках: «Бог послал мне второго отца и тут же забрал обратно!» Она слышала, помнит. Помоги ей, она твоя сестра...
Кемаль поднял голову, и на его щеках вдруг появился румянец.
– Хорошо, я дам тебе людей. И поеду сам. Мы снова будем сражаться вместе!
Она ехали в головной машине. Кемаль был по-прежнему бледен, но его руки уверенно сжимали пистолет-пулемет «штайер». Такой же был у Телегина.
Они проехали всего каких-то пять-семь километров, когда впереди замаячил одинокий автомобиль с
