– Если сейчас это все спустить... То кем мы будем, атаман? – прямо спросил казачьего лидера Васнецов. – Вот мы вроде защищать сюда пришли. В том числе старика этого и дочерей его. Добровольно, кстати говоря, без всякого приказа. И что теперь? Насильники, убийцы мы теперь. Все, атаман, все будем, если в случае этом не разберемся и точку не поставим.
– Разбираться-судить ты будешь? – неласково дернул усами бывший прокурор.
– Я, – ответил Васнецов. Коротко, негромко и твердо.
– Лих ты. В самом деле, десанту сам черт не брат, – продолжил в том же тоне атаман.
– Черт мне не брат.
– Ладно, гвардеец, – хлопнув по плечу Васнецова, произнес атаман. – Мои люди – это мои люди. И наказание им будет наше, казацкое. А со своим сержантом делай что хочешь.
Судить-рядить атаман обучался на юрфаке Ростовского университета, потому «следствие» провел быстро и грамотно. Правду сказал старик. Всех троих узнала его восемнадцатилетняя дочь. Стоят трое – сержант и двое казаков. Одному казаку лет тридцать пять, из бывших сельских механизаторов, второй совсем юный, призывного возраста, из недоучившихся студентов. Казачки подрагивают, зуб на зуб у обоих не попадает. Сержант держится, но и ему худо.
– Мужики! – застонал бывший механизатор, как услышал приговор, атаманом вынесенный. – Мы ж свои! Ну попутал бес... Свои же мы!
Ничего не ответили ни атаман, ни казаки. Суров приговор был – по триста плетей каждому. Но это казакам. А сержанту наказание Васнецов должен был придумать. А наказание здесь лишь одно может быть. Сержант, однако, ждать не стал. Сбил с ног замешкавшегося казачка-конвоира и рванул зайцем прямо в лес. Догонять, тем более в спину палить Васнецов не стал. Долго сержант не пробегает.
Четверо казаков закатали рукава, взялись за плети... А когда остановились, механизатор и студент уже не дышали. А сержант в тот же день на вражеской мине-ловушке в лесу подорвался.
Через три года атаман погибнет в Чечне, отряд его распадется. Кто по контракту в армию отправится, кто бандитские ряды пополнит... Но тогда в Абхазии он, Васнецов, и бывший прокурор четко провели границу. Здесь МЫ, а здесь ОНИ. И МЫ не ОНИ и ИМИ никогда не станем.
Вот и сейчас Васнецов ходил вдоль этой границы, и времени на размышления было у него немного. Вновь «свои» в одно мгновение превратились в «чужих», а «чужие», точнее – «чужой» должен был на какое-то время стать «своим».
Может, конечно, Васнецов ошибается. Вовсе не к Голубеву рванул Ландскнехт, а к иным, неизвестным Васнецову, верным людям. Тем не менее начнет он поиски именно с Голубева. Времени у Василия было немного, поэтому он решил просто позвонить на квартиру подполковника. Ландскнехт не побоялся выйти против него в открытую, не побоится и Васнецов.
Слушая Игоря, Голубев становился все мрачнее и мрачнее. План, излагаемый Ландскнехтом, был лих и безрассуден. Он вряд ли имел шансы осуществиться. Это означало, что Голубева ничего хорошего не ждет. Выход один, и его придется реализовывать немедленно. Подполковник попытается незаметно достать свой табельный «макаров». А затем пристрелит Игоря, а приехавшим коллегам сообщит, что пытался задержать, но не смог. Однако Ландскнехт предусмотрел такой поворот событий и фиксировал каждое движение Голубева. Ко всему прочему, подполковник уже немолод, не та реакция, скорость. Но иного выхода не было.
– Пива хочешь? – спросил Голубев, когда Ландскнехт закончил изложение своего «оперативного плана».
– Хочу, но не могу, – ответил тот. – Я жду твоего мнения по поводу сказанного.
– Ну, в общем... – уклончиво заговорил Голубев, с трудом находя слова. – Как опер с двадцатилетним стажем...
Он набрался было сил честно сказать, что план Ландскнехта – полная лажа, но ему не дал этого сделать внезапный телефонный звонок.
– Вас слушают, – сняв трубку, буркнул Голубев. – Кого?! – через секунду переспросил он сорвавшимся, охрипшим голосом.
– Игоря Кимовича, пожалуйста, – как ни в чем не бывало повторил на другом конце провода Васнецов.
– Кто его спрашивает? – задал вопрос тем же упавшим голосом подполковник.
– Его спрашивает Васнецов. Василий Григорьевич Васнецов.
Ландскнехт напрягся, положил руку на рукоятку пистолета. Он уже догадался, что звонок не случаен. Голубев протянул трубку Игорю.
– Тебя спрашивают, – пояснил мент. – Некто Васнецов.
Ландскнехт дернулся, точно от неожиданного выстрела над головой. Точно Васнецов не в телефонной трубке, а во весь рост предстал перед Игорем. И не просто предстал, а целит Ландскнехту в лоб из крупнокалиберного пистолета-пулемета... Тем не менее Игорь справился с эмоциями и взял трубку. А разговор получился следующий:
– Игорь! Нам нужно поговорить.
– Говори.
– Если не возражаешь, я приеду к тебе.
– А если возражаю?
– Подумай, Игорь. Вычислив твое местонахождение, мне ничего не стоило навести на голубевскую хату людей Родыгина или группу захвата из МВД. Я не делаю ни того, ни другого. Напротив, заранее оповещаю тебя о своем визите.
Ландскнехт задумался. Да, в словах Васнецова была логика. Ладно, была не была. В любом случае он успеет всадить в майора хотя бы один заряд.
– Ты придешь один? – спросил Ландскнехт.
– Да.
– Ну... ладно. Адрес тебе известен, жду.
Голубев прилег на диван, отвернулся к стене. Ничего другого ему теперь не оставалось, как пассивно наблюдать развитие событий. Может быть, на его удачу, эти двое ополоумевших спецов не найдут общего языка и перестреляют друг дружку? Главное, чтобы при этом они не задели его, гарнитур и хрустальную люстру.
Чтобы как-то убить время до прихода Васнецова, Ландскнехт включил телевизор. На одном из каналов шел американский боевик, на другом – царил Евгений Петросян, на третьем – шел какой-то негритянский сериал. Ландскнехт лишь тяжело вздохнул. Четвертый канал демонстрировал какие-то политдискуссии. Жирная носатая баба, картавя и грассируя, рассуждала о макроэкономических вопросах и происках коммунофашистов, не давших ее партии победить на прошедших недавно выборах. Носатой рыночнице пытался оппонировать представитель коммунистов – худой, точно вяленая вобла, дядька с бритым черепом и железными зубами. Он точно попугай повторял, что демократы продали Россию, украли все и вся и только компартия может вернуть народу все украденное. «Вернете, как же! – аж вслух произнес Игорь Кимович. – Вот только зубы золотые поставите и вернете!» Ландскнехт почти целую минуту слушал «дискуссию» и неожиданно отметил, как одинаково отвратительны ему оба. И дебиловатый коммуняка, и жирная демократка. В сущности они были представителями одного лагеря – лагеря гнусных, подлых, ущербных недочеловеков, рвущихся к власти. А власть им нужна, чтобы возвыситься над нормальными людьми, делать с ними что угодно. Та же рыночница до прихода Ельцина к власти успела окончить две высшие школы – комсомольскую и партийную, а в «борцы с тоталитаризмом» перековалась в течение трех августовских дней 91-го года. Разумеется, после безоговорочного триумфа Бориса Николаевича, тоже, кстати говоря, выходца из партноменклатуры... Коммуняка запутался в своих пафосно-идиотских фразах, умолк, остановленный телеведущим, а демократка начала захлебываться собственным грассированием. Ландскнехт выключил телевизор. Да, это ублюдки человечества, рвущиеся к власти. А кто он – Игорь Кимович Вознесенский? Ландскнехт, наемник, слуга, холоп таких вот дефективных властолюбцев... Нет, ему не было жаль уголовника Лузгинского. Ему было жаль себя, оказавшегося таким глупым и наивным. Иллюзия, что он может влиять на процесс, была хитрым образом использована этой крысой Семеркиным. Да-да, он, Ландскнехт, – наемный убийца и не более того. Его использовали, и больше он им не нужен. Смерть всего в нескольких шагах. Но он не станет прятаться, он пойдет ей навстречу. Васнецов был опасен.
