– Просто. Написала заявление и привет. На той неделе ещё.
– А почему?
– Откуда я знаю. Нам не докладывалась.
Раздобыть её адрес и телефон, домашний и мобильный (я как-то спросила их у Вики, но она почему-то не захотела дать мне номера, ссылаясь на то, что о встрече мы всегда договаривались всего за несколько часов, во время занятий, а мобильный, когда она на работе, всё-равно лежал в тренерской раздевалке вместе с другими вещами, так как его наличие у тренеров во время работы в залах было категорически запрещено правилами клуба – мало кому из клиентов понравится тренер, мило беседующий с приятелем по телефону во время занятий. При этом сами клиенты могли приносить с собой всё что угодно – и КПК, и ноутбуки – это не возбранялось. В довершение всего в зале находилась точка доступа Wi-Fi. Так, при мне один дядечка несколько часов просматривал биржевые сводки, активно делясь прочитанным со своим тренером и изредка прерываясь на совершение подходов на велотренажёре), оказалось чрезвычайно просто – 200 американских рублей сделали своё волшебное дело. Прежде чем ехать, я набрала домашний номер – на том конце провода сняли трубку…
… Вика стояла у окна и курила. Наконец она обернулась ко мне:
– Мой сын тяжело болен. С рождения. Подробности объяснять не буду, ты ведь не медик, я и сама не до конца понимаю, в общем, нужна срочная операция. Если её сейчас не сделать, то максимум сколько ему осталось – года три-четыре. Сейчас ему два с половиной. Такие операции в России делают только в Москве. Но очередь… очередь расписана на пять лет. Есть, правда, другой способ – устроиться туда на работу, санитаркой например, тогда для своей они сделают бесплатно и вне очереди, но для этого нужно проработать там не менее трёх лет. Но в любом случае три года – это не пять, в общем, я уже договорилась, меня берут, даже дают жильё – небольшую каморку в больнице, только детей, у меня двое, ещё дочка есть, ей семь, придётся оставить здесь, на мою маму…
– А очередь бюджетная?
Она усмехнулась.
– Конечно.
– А такие операции разве не делают платно?
Она опять усмехнулась.
– Конечно, делают. Мне врач сразу предложил – всего-то полтора миллиона рублей, и всё будет сделано в лучшем виде.
Я молча достала свой телефон и набрала номер.
– Что? Куда ты звонишь?
– Ты помнишь, как зовут лечащего врача твоего сына?
– Пётр Иванович, а фамилия… у меня где-то записано, я могу посмотреть…
– Да, посмотри и принеси заодно карточку сына, ну и всё, что касается его болезни.
А на той стороне уже зазвучал голос.
– Дядя Юра? Здравствуйте!… Да потихоньку! А вы как?… Очень рада за вас. Дядя Юра, мне срочно нужна ваша помощь…
Вкратце введя его в курс дела, я передала трубку Вике, которая уже вернулась с бумагами:
– Продиктуй сейчас этому человеку всё, что он у тебя спросит.
Переговорив с дядей, я позвонила в аэропорт и заказала билеты на завтрашний, ближайший до Москвы рейс. Когда мы прибыли, всё уже было готово, мне оставалось только проехать в банк и перевести деньги на расчётный счёт больницы. Я посчитала, что в Москве это будет сделать быстрее и проще. Операцию сделали через неделю, всё это время мы с Викой провели рядом с её сыном в больничной палате.
Операцию сделали успешно. Необходимость всё время находиться рядом с сыном, которому требовался ежесекундный уход, не позволяла Вике вернуться на работу. Так что видеться мы с ней почти перестали. А я не навязывалась.
Глава 16
Как-то незаметно пролетели два месяца. Я вечерами ходила гулять по заснеженным полям на берегах заледенелой речки. Ловила на себе строгое дыхание низко висящего холодного солнца, пытаясь угадать, что затаило оно от пребывающих ещё в неведении людей. С Юлей вне школьных дел я общаться практически перестала, и непонятно, чего я боялась тогда: общественного осуждения? Да нет, вряд ли. Что, в конце концов, мне все эти собрания сделать-то могут? Ну, уволят меня, что ж, я без этой работы не проживу? С Юлей я и так при желании смогу видеться… Этического кодекса, запрещающего мне любые личные отношения с учениками? Вот тут уже, пожалуй, теплее… Ответственности за юную жизнь? Здесь, наверное, в точку…
Однажды в середине марта на дисплее моего телефона высветилось Юлино имя:
– Да, да, Юля, я слушаю.
В трубке раздался тревожный голос:
– Ира, приезжай, пожалуйста.
Фоном раздавались какие-то стуки и крики.
Затем трубку положили.
Мигом натянув джинсы и сапоги, схватив ключи от машины и забыв (как потом оказалось) запереть дверь, я помчалась вниз. Двигатель завёлся за 2 секунды. Через семь минут я была около Юлиного дома. Захлопнув дверь авто, я взлетела на третий этаж и позвонила в дверь. В квартире раздался грохот, чей-то мат, потом там что-то зазвенело, и наконец дверь распахнулась: на пороге стоял мужик с ничего не соображающими глазами, распространяя вокруг даже для меня удушающий запах перегара. В руке он сжимал большой напильник.
– Ты… ты кто?
Ничего не говоря, я отодвинула мужика и прошла в квартиру. Сразу слева от прихожей мне бросилась в глаза закрытая дверь в комнату, место вокруг замка которой было практически раздолбано мощнейшими ударами, по всей видимости, этого напильника. Я развернулась к мужчине:
– Тебе чё надо-то… – начал он, но я не дала ему договорить. Резким взмахом ноги ударила его в пах, а когда он взвыл и согнулся, прямым ударом ладони по голове уложила его на пол, добавив пару ударов сапогом в живот, и тогда наконец он затих. Я постучала в дверь.
– Юля, открой, это я!
Дверь распахнулась и показалась заплаканная Юля. Я прижала её к себе, почувствовав, как трясётся её тело.
– Ну, всё, всё нормально.
Она оторвалась от меня и вышла из комнаты.
– Это что, ты его так? – голос её дрожал.
– Не надо было?
– Нет, всё нормально.
– Так, давай возьми самые необходимые вещи, и поедем ко мне, здесь тебе оставаться нельзя. Юля метнулась в комнату и через минуту вернулась с рюкзачком.
– Ключи взяла?
– Ага.
Мы вышли на лестничную площадку и Юля стала запирать дверь, руки у неё тряслись так, что она выронила ключи. Я подняла их с пола:
– Давай-ка лучше я.
Я заперла дверь и повела её вниз. Приехав домой, я первым делом заставила её выпить 100 грамм
