Он не стал объяснять что, она и так поняла. Антон прижал ее к себе, поцеловал в макушку и предупредил:
— Не целуй меня так, я возбуждаюсь, могу не выдержать и снова тебя взять! Прямо здесь!
Переполненная чувствами, от которых наворачивались слезы, глядя ему в глаза, она ответила:
— Ты так на меня действуешь, что я согласна где угодно!
Это было почти обещание!
Они плыли назад, поминутно останавливаясь и целуясь, уходя под воду, выныривали и смеялись, радуясь жизни, морю, солнцу, своей бесшабашности!
— Ну, слава богу! Эти тоже вернулись! — приветствовала Маша, когда они выходили на берег. — Сплошная романтика, аж тошно!
— Машка, ты не догоняешь! Море, солнце — лучшее место для соблазнения! — объяснил подошедший к ним Сашка.
— Ты-то откуда знаешь?! Ты вообще еще мелочь! — возмутилась Маша и спросила: — А шашлыки еще будут?
— Конечно, Машенька! — ответил Антон. — Сейчас будут. А где Михаил?
— Уже давно на берегу, вместе с тетей Диной, не в пример вам! — упрекнула Машка.
— Маша, ты меня воспитываешь, что ли? — спросила Ната, пытаясь не рассмеяться.
— Боже упаси! Как я могу любимую тетку воспитывать?
— Машка, ты просто завидуешь! — пояснил ситуацию Сашка.
— Так, недоросль, иди дрова собирай, — высокомерно распорядилась Маша.
— Дети, хватит! Это вас пока еще не касается! — вмешалась Вета.
— Ну конечно! — возмутился Сашка. — А потом ты мне на примере бабочек объяснять будешь, как люди размножаются, что ли? Лучше я у тетки спрошу, она всегда все расскажет!
Все взрослые смеялись до слез. Ната даже на колени опустилась, от смеха ее не держали ноги.
— Шашлыки! — призвала Дина, перекрывая общий хохот.
Они жарили шашлыки, плавали, играли в волейбол.
Все по очереди укачивали Димку, который не понимал, что, собственно, от него хотят и почему спать, когда вокруг такое веселье?! Но все-таки заснул, на руках у Дины, и Мишка так на нее смотрел, что все отвернулись, не мешая этому моменту.
Они не торопясь наслаждались отдыхом: гуляли, загорали, играли в придуманные детьми игры.
Проснулся Димка и заявил, едва открыв глаза: «Писать!», чем вызвал очередной хохот.
Ната сидела на берегу, рядом Димка строил какие-то, только ему понятные, замки из гальки. Она смотрела, как Антон с Мишкой плавают вдалеке наперегонки, и внутри у нее все замирало от восторга и страха!
После того как он примчался утром, внешне спокойный, но отчаянно напряженный внутренне, как, не выдержав, он отпустил себя и стал обнимать ее, неосознанно сильно прижимая к себе и целуя, без страсти, от облегчения, что она нашлась, Ната поняла, что они подошли к тому самому, решающему моменту объяснения.
Антону надо было остудить «страсти» в себе, поэтому он мгновенно придумал этот семейный выезд на природу.
Почему-то Ната вдруг вспомнила их давний разговор с Диной.
Как-то Дина позвонила и совершенно убитым голосом попросила срочно приехать.
— Натка, приезжай, пожалуйста, прямо сейчас, у меня есть бутылка замечательного вина, мне выговориться надо!
Не задавая вопросов, Наталья помчалась к ней.
Дину она застала «в совершенно растрепанных чувствах», как пишут в книгах, и очень злой, что было ей несвойственно — подруга умела справляться с трудностями, не позволяя себе, как она говорила, «ваших интеллигентских штучек в виде депрессии».
Они устроились на кухне, выпили по бокалу вина, закурили, и Дина, без предисловий, объяснила причину своего настроения:
— У нас на работе сегодня было собрание на тему: «Мы теперь живем по-новому, в стране перестройка, гласность, и у нас, соответственно, тоже!» Что-то в этом роде! Уже на третий раз от произнесенного слова «перестройка» меня стало тошнить! Я не могу, Ната, просто не могу этого слышать! Что, собственно, мы собираемся перестраивать? В России ничего не умеют перестраивать — только ломать! Как водится: «До основания, а затем!» Мы строить-то с трудом умеем, а перестраивать для нас — это вообще из области фантастики! Это значит только одно — что все разрушат к едрене фене, а на обломках что-нибудь начнут строить — кривенькое, косенькое, как обычно! И главное, обязательно пострадают самые незащищенные: дети, врачи, учителя, старики и, конечно, это даже не вопрос, солдаты! Мы же как строим? Нам повоевать обязательно надо! Скольких мы мужиков похоронили после Афгана? Наших одноклассников и друзей? А строить еще ничего и не начинали! Я знаю, уверена, что это будет очередная всесоюзная жопа! С кучей вооруженных конфликтов, очередных цинковых гробов, массовым исходом граждан за границу! Революция семнадцатого покажется цветочками! А что там — ломать так ломать!
— Динка, ты что! — успокаивала ее ошарашенная Ната. — Это же здорово, что перемены! Может, будет совсем по-другому: свободнее, интереснее!
— Да не будет, Ната! Не будет! Пройдутся по нас, как бульдозером, поиграют в свои игры наши высокопоставленные «мальчики», а расхлебывать мы будем! Вот это точно! Не умеем мы, в России, тихо и плавно, нам надо все разрушить, изгадить — и страну, и прошлое, и себя. И все только для того, чтобы потом героически вылезать и доказывать всему миру и себе в первую очередь, что мы чего-то стоим, а если не верите, то можем и в морду дать!
— Динка, ты же молодая девка, что ты как бабка старая причитаешь?!
— Это я сейчас молодая, а когда они «перестраивать» закончат, неизвестно сколько мне будет и во что меня эта хрень превратит! Давай, Натка, напьемся, от неверия моего в светлое будущее!
— Давай! — поддержала подругу Ната, пугаясь ее словам и их точности.
Они напились, конечно, и плакали, вытирая друг другу сопли и слезы, давая обещания, что, «хоть трава не расти!», останутся верными друг другу.
Поплакали над Динкой, которой судьба прислала вместо жениха цинковый гроб из Афгана, и пьяненькая Динка, как всегда, честно призналась:
— Я ведь его по-настоящему и не любила! Обещала ждать и ждала. И еще эти девчоночьи «замуж». Я бы его полюбила, если б вместе жили, дети были, ты же знаешь, его нельзя было не любить!
Ната ее успокаивала, сама рыдая белугой.
Жених Дины был другом их детства, замечательный мальчишка, с чудесной улыбкой и веселым смехом, он выручал их из всяких ситуаций, был их «старшим братом», своим в доску.
В день его похорон, на кладбище, когда большинство из них так до конца и не осознали его смерть, Дина стала совершенно взрослой женщиной: мудрой и понимающей нечто такое, что им всем предстояло еще понять, пройдя годы испытаний и потерь!
Когда они уже лежали на диване, пытаясь уснуть, Дина вдруг сказала, как будто подведя итог:
— Понимаешь, Натка, очень страшно что-то ломать и начинать заново! Ломать в себе! Даже если то, что есть в тебе, неправильно, искажено, ты к этому привык, ты про это все знаешь и так безопасней! А когда ломаешь, становишься как голый. Даже если новое прекрасно, почти невозможно решиться жить по- другому! И самое ужасное, что время на раздумье никто не даст! Либо ты решаешься и идешь вперед, как бы страшно ни было, либо остаешься в прошлом, где безопасней, но это болото!
Произнеся это, она сразу уснула.
Дина оказалась права абсолютно во всем! Ната иногда даже пугалась ее провидческого дара!
Они пережили эту перестройку как болезнь, как очередную революцию. Но в одном Ната была с ней не согласна: это время их многому научило, закалило, а главное, как любое время перемен, расставило многое по своим местам, очень ярко высветив каждого человека: кто сильный, кто жадный, кто слабый!
Вспоминая сейчас этот разговор, Ната понимала Дину гораздо лучше, чем тогда!
Сейчас ей надо было справиться со всеми своими страхами!
