Только поэтому командир корабля А. 3. Быба, один из лучших лётчиков подразделения гражданского воздушного флота, избрал путь через море.
Нет ничего отраднее, когда в полёте всё ладится: моторы в унисон поют свою могучую песню, стрелки приборов на своих местах, а штормы и грозы бушуют где-то далеко, далеко…
Тогда у лётчиков поднимается настроение, тёплое чувство к своей машине наполняет сердце, и каждый сознаёт себя находящимся вне опасности, даже если он выполняет очень рискованное боевое задание.
Но вот в голоса моторов вклинивается «посторонний» звук, дрогнули стрелки оборотов и наддува, что-то нарушило привычное равновесие полёта, и машина вдруг кажется чужой, одичавшей, готовой выйти из повиновения, и у тебя появляется недоверие к ней.
Это — опасное чувство, и нужна немалая сила воли, чтобы подавить его, пересилить себя и помнить о том, что самолёт — машина, которая подчиняется знающему человеку.
И горе в такую минуту тому, кто когда-то, два-три или пять лет назад, сидя за курсантской партой в классе авиаучилища, сочинял комические «лётные» куплеты или строчил письмо к любимой девушке, вместо того чтобы учиться. В опасную минуту, даже если у такого лётчика сильная воля, в его голове откроется зияющая пустота вместо тех знаний, которые дозарезу нужны именно сейчас… Не певать ему больше весёлых куплетов, не увидеть любимой девушки!
Лучше, чем самого себя, знал свой самолёт и моторы бортмеханик Гроховский. Ещё не глянув на приборы, он по звуку левого мотора понял, что дело неладное. Несколько секунд спустя это поняли и пилоты. А внизу по-прежнему плескалось Азовское море, далёкое от самолёта, но готовое при первой возможности поглотить его, если полёт будет нарушен.
— Свернём к берегу, — предложил второй пилот.
— Да, пожалуй, — согласился внешне всегда спокойный Быба.
— Нет, нет, командир! — настойчиво воскликнул Гроховский, — мотор не станет, уверяю вас…
Десятки раз летал Быба с бортмехаником Гроховским на линию фронта и в тыл врага, уважал его опыт и знания, верил им. А нет для командира ничего ценнее в воздухе, как вера в членов своего экипажа и бодрящее, дружеское слово.
Самолёт мчался по заданному маршруту.
Но это был полёт на нервах. Левый мотор то сдавал, то забирал вновь… Гроховский внимательно оглядел приборы и заметил, что обороты левого винта неустойчивые. Прильнул к окну, осветил на несколько секунд мотор переносным фонариком. Опытным глазом уловил быстрые поперечные колебания всего мотора и без труда определил причину: свечи в цилиндрах забросало маслом. Действуя высотным корректором и наддувом, «прожёг» свечи. Ровный пул моторов стал звучать приятной музыкой, стрелка оборотов левого винта вернулась на свое место.
— Работает! — весело сказал Быба.
— Работает, командир…
— Как часы, — добавил довольный второй пилот.
— Тоже мне, сравнил… — засмеялся Гроховский, — не всякие часы так работают, как этот мотор!
Но не прошло и пяти минут, как левый мотор снова затряс и даже с большей силой, чем прежде.
— М-да, «часы»…
— Ничего, ничего, командир, я сейчас… — и Гроховский опять прожёг свечи и восстановил нормальную работу левого мотора.
Пролетели каких-нибудь «пару шагов» (то есть километров двадцать) и… лица пилотов опять стали серьёзными, потом хмурыми: «часы» явно барахлили.
— Сейчас, сейчас, командир, — приговаривал Гроховский. — Идём дальше! Вот мотор снова забрал… А ну, давай, давай ещё оборотики… Вот так… Он не имеет права замолчать, командир!
И задание было выполнено…
Так самообладание и опыт бортмеханика, его вовремя найденные слова и уверенность влились в уверенность всего экипажа, умножили её и помогли довести дело до победного конца. А доброе слово всегда имеет в себе большую силу не только на земле, но и в воздухе.
* * *
Почти всю войну Иван Александрович летал на воздушных кораблях Аэрофлота в качестве бортмеханика, не оставляя надежды стать пилотом.
Лишь в конце 1944 года начальник главного управления ГВФ издал приказ: «… бортмеханики, имеющие налёт свыше 3000 часов и желающие стать вторыми пилотами, могут быть переобучены, при условии…»
Всем, далее указанным условиям вполне отвечал и бортмеханик первого класса Иван Александрович Гроховский. Налёт его давно перевалил за три тысячи лётных часов, за боевые заслуги он был награждён двумя орденами и несколькими медалями. Командование не могло не уступить его настойчивым просьбам.
Расставшись с боевыми друзьями, Гроховский покинул Польшу, где в то время базировалось его подразделение, и уехал на курсы высшей лётной подготовки.
От Москвы до Аляски
Ночь. Плотная. Мрачная. Сквозь высокую облачность до земли, погружённой в жесткий мрак, не доходит ни один светлый лучик.
На небольшой высоте летит двухмоторный самолёт. Ещё летом это был серебристый красавец, перевозивший весёлых пассажиров из Москвы на берега Черного и Каспийского морей, из Ростова-на-Дону в Киев, в Минеральные Воды.
А сейчас его благородная окраска сменилась зелёно-чёрным камуфляжем — «цветом войны», на мягких креслах, в проходе и в багажниках лежат ящики с медикаментами и боеприпасами…
В самолёте почти нет света, даже аэронавигационные огни на консолях крыльев и хвосте погашены. Только приборная доска иллюминована светящимися стрелками и цифрами приборов. Но свет этот зеленовато-мёртвый, неуютный.
В пилотской кабине лётчик-«миллионер» командир корабля Иван Терентьевич Шашин, второй пилот Барков, бортмеханик Петровичев и бортрадист Катымян. У турельной установки — стрелок Харченко. Пятеро ростовчан молча летят в московском небе. Каждый занят своим делом.
Всё вокруг темно, и нелегко отыскать Дорогобуж, возле которого находятся бойцы конной армии, попавшие в окружение. Они с нетерпением ожидают самолёт.
Ещё и ещё сверяют свои расчеты Шашин и Барков. Пора!
Барков приоткрывает форточку, просовывает в щель ствол ракетницы и даёт условленный сигнал. Несколько минут спустя внизу, также в условленном порядке, засветились костры, на землю полетели первые сотни килограммов груза…
— Мессеры! — услышали пилоты громкий голос Харченко.
Пригнув голову и глянув вправо, Иван Терентьевич увидел две едва заметные вытянутые акульи тени с короткими языками зеленоватых выхлопов мотора вместо плавников. Мессеры пролетели совсем рядом и обстреляли самолёт.
— Горит! — испуганно вскрикнул второй пилот.
— Что? — спокойно спросил Шашин и резким манёвром как бы кинул свой самолёт вправо, чтобы очутиться где-то в хвосте и позади вражеских истребителей.
— Правый мотор…
Шашин внимательно посмотрел в окно кабины.
— Надо различать разницу между обычным выхлопом и пламенем пожара… сбрасывайте груз! —
