посещать колледж в дневное время.
— Многие люди. Ты не человек, ты — враг рода человеческого.
В нем начала подниматься мрачная ярость; движимый упрямством (а, может быть, не только упрямством, образующим узкую полоску между любовью и ненавистью и соединяющим страсть и гнев), Том почувствовал, как его охватывает сексуальное возбуждение. Он знал, что если Диди это заметит, то непременно воспользуется своим преимуществом, а потому повернулся к ней спиной и ушел в противоположный конец комнаты. Выкрашенные оранжевой краской книжные полки покосились, как пьяные. На распухшей от множества слоев старой краски каминной доске тоже стояли книги, они же лежали и в неработающем камине. Эбби Хофман, Джерри Рубин, Маркузе, Фанон, Кон-Бендит, Кливер — стандартный набор пророков и философов Движения.
Голос девушки достал его и там.
— Я больше не желаю тебя видеть.
Он ожидал и этих слов, и до последнего нюанса выдержал выверенный тон. Не поворачиваясь, он ответил,
— Думаю, тебе стоит сменить имя.
Том рассчитывал подобным заявлением вывести её из равновесия. Но едва произнеся эти слова, понял всю их двусмысленность и то, что она неправильно их истолкует.
— Я никогда не верила в разумность брака, — заявила Диди. — И даже будь это так, предпочла бы жить с... ну, с кем угодно... чем выходить замуж за свинью* (имеется в виду широко распространенное прозвище американских полицейских — свиньи —
Том оперся спиной о каминную доску.
— Я не собирался предлагать тебе замужество. А имел в виду твое имя. Диди — слишком легкомысленно для революционера. Революционеры не должны носить бессмысленных имен. Сталин, Ленин, Мао, Че — все это четкие диалектические имена.
— Как насчет Тито?
Он рассмеялся.
— Один — ноль в твою пользу. В самом деле, я ведь даже не знаю твое настоящее имя.
— А какая разница? — Потом, пожав плечами, она добавила, — Дорис, я его ненавижу.
Кроме своего имени, она ненавидела ещё множество вещей: истеблишмент, систему, мужской шовинизм, войны, бедность, полицейских и особенно отца, неизменно преуспевающего финансиста, который обеспечивал её шелком, атласом, любовью, вставными зубами и образованием в колледже Айви-лиг; который почти, но не до конца, понимал и её нынешние нужды, и от которого, к его величайшему огорчению, она принимала деньги только в самых стесненных обстоятельствах.
Нельзя сказать, что в большинстве своих мыслей и чувств она была слишком уж не права, но отсутствие последовательности во многих вещах буквально сводило его с ума. Если она ненавидела отца, ей ни в коем случае не следовало принимать от него деньги; если она ненавидела полицейских, ей не следовало спать с одним из них.
Она раскраснелась и стала очень привлекательной и какой-то беззащитной. Он мягко спросил:
— Ну ладно, в чем дело?
— Не пытайся обмануть меня своим притворно невинным видом. Мои друзья были в толпе и все видели. Ты так жестоко обошелся с невинным негром!
— А, да. Так это все, в чем я провинился?
— Мои друзья были там, на Сен-Маркс-плейс, и рассказали мне, что там произошло. Меньше чем через полчаса, как ты ушел отсюда, из моей постели, ты избил до полусмерти негра, который абсолютно ничего не сделал.
— Ну, нельзя сказать, что совсем ничего...
— Подумаешь, помочился на улице. Разве это преступление?
— Он не просто мочился на улице. Он это сделал на женщину.
— На белую женщину?
— Какая разница, какого цвета была её кожа? Разумеется, она подняла крик. И не говори, что это был символический политический акт. Этот глупый и подлый подонок получил по заслугам.
— И ты избил его до полусмерти.
— В самом деле?
— Не пытайся отрицать. Мои друзья видели всю твою полицейскую жестокость.
— И как же они описали то, что произошло?
— Ты же не думаешь, что я не понимаю: для белого расиста нет лучше средства возбуждения, чем вид черного пениса, этой универсальной угрозы, угрозы, которая демонстрирует высшую степень потенции?
— Он вовсе не выглядел мощным. Скорее, съежился от холода.
— Это неважно.
— Послушай, — терпеливо вздохнул Берри. — Тебя там не было. Ты же не видела, что случилось.
— Зато видели мои друзья.
— Очень хорошо. А твои друзья видели, как он кинулся на меня с ножом?
Диди презрительно хмыкнула.
— Я ждала, что ты скажешь нечто подобное.
— Этого твои друзья не видели? Ведь они там были — верно? Ну, ладно, я тоже там был. Видел, что там произошло, и вмешался...
— По какому праву?
— Я — полицейский, — раздраженно огрызнулся он. — Мне платят деньги, чтобы я поддерживал порядок. Ладно, пусть я представляю репрессивные силы. Но разве можно назвать репрессией, когда одному человеку мешают мочиться на других? Права этого мерзавца нарушены не были, а права женщины — были. Конституция предоставляет каждому человеку право, чтобы на него не мочились. Вот почему я и вмешался. Вмешался от имени Конституции.
— Хватит, нечего острить на эту тему.
— Я оттолкнул его от женщины и приказал застегнуться и убираться прочь. Да, действительно, он застегнулся, но убраться не захотел. Он вытащил нож и шагнул ко мне.
— И ты не ударил его и не сделал ничего подобного?
— Я его толкнул. Даже не толкнул, а только подтолкнул, чтобы заставить убраться.
— А... Превысил меру.
— Это он превысил. И набросился на меня с ножом. Я вырвал у него нож и при этом сломал ему запястье.
— Ты считаешь, сломать человеку запястье не означает превысить меру? Разве ты не мог отобрать у него нож, не ломая запястье?
— Он не дал мне этого сделать и все время пытался меня ударить. Потому я и сломал ему запястье. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы позволить ему меня пырнуть, а я не готов на такие жертвы ради сохранения гармонии в обществе.
Диди нахмурилась и помолчала.
— Или, — осторожно добавил он, — чтобы доставить удовольствие своей девушке с её свежеиспеченными радикальными идеями.
— Пошел к черту! — с неожиданной яростью она вихрем пронеслась по комнате. — Убирайся! Ты — свинья, мерзкая свинья!
Он недооценил силу её порыва и отлетел на задрожавшую каминную доску. Смеясь и протестуя, попытался было завладеть её руками, но тут она снова его удивила — сжав кулак, ударила его в живот. Никакого вреда это ему не причинило, но заставило резко согнуться в рефлекторном защитном движении.
Выпрямившись, Том схватил Диди за плечи и встряхнул так, что у неё лязгнули зубы. Дикая ярость вспыхнула в её глазах, она попыталась ударить его коленом между ног. Он увернулся, потом поймал её колено и зажал между своими. И тут снова почувствовал, как накатывает возбуждение. Она тоже невольно
