четверо уже выбились из сил.
Таким счастьем было избавиться от гнуса, что они не замечали ни промокшей насквозь одежды, ни холодного восточного ветра и, пока Эуэсин их не поднял, в изнеможении лежали на пропитанных водой мхах.
— Надо возвращаться к каноэ. Если ветер разгуляется, они перевернутся, и все наши пожитки промокнут.
— Пускай льёт! Пускай льёт! — закричал Джейми. — Это ж надо — радоваться дождю! Вот уж не думал! Ладно, Эуэсин, ты прав, как всегда. Пошли.
В тумане, по мокрой тундре побрели они к брошенным каноэ. Пока дождь не кончился, нечего было и думать идти дальше; они забрались под лодки и, мокрые, дрожащие от холода, провели там остаток этого мучительного дня. К вечеру дождь поутих, лишь слегка моросило, и ребята вылезли наружу. Все мышцы у них одеревенели, лица распухли, и они совсем пали духом, но делать было нечего — пришлось тащить каноэ и всю поклажу в укромную долинку. С трудом опять разожгли костёр, но огонь был так слаб, что даже чаю не удалось вскипятить; выпили просто по кружке тёплой воды. Валясь от усталости, поставили палатку и забрались в неё.
Промокшие, сбившись кучкой, точно едва не утонувшие щенята, они в конце концов задремали, но прежде Питъюк несколько минут что-то бормотал по-эскимосски.
— Ты чего там. Пит? — спросил Джейми.
— Не смейся надо мной, Джейми. Я говорю старый шаманский песня, прошу дух ветра: дуй, дуй, всегда дуй.
— Смеяться над тобой? Послушай, Пит. Скажи мне слова, и я сам тоже запою. Пускай будет любой ураган, только бы не эта мошка!
То ли дух ветра внял заклинанию Питъюка, то ли путникам просто улыбнулось счастье, но ветер не ослабевал всю ночь и теперь задул с севера. Утро наступило ясное, прохладное, гнуса как не бывало.
Ребята плотно позавтракали, подняли свою ношу и зашагали вслед за Питъюком — он, казалось, умел находить надёжную опору для ноги даже в самых заболоченных местах.
Идти пришлось не так долго, как они боялись. Милях в пяти от начала бешеного водопада они вышли к довольно большому озеру. Анджелина и Эуэсин остались здесь разбивать лагерь, а Джейми с Питъюком пошли назад за оставленной поклажей. Вернулись они уже почти в темноте, но их ждал жаркий костёр и вдоволь мяса, зажаренного на длинных палках над угольями.
Усталые, но успокоенные, они завернулись в меховые одеяла. Назавтра им предстояло плыть несколько миль по спокойной воде. А что будет за этим озером, они не позволяли себе думать. И брат с сестрой и Питъюк усвоили с самого детства: надо жить сегодня и не слишком тревожиться о том, что принесёт тебе завтра. Джейми начал понимать, что такое отношение к жизни необходимо тем, кто странствует и кочует. Засыпая, он уже спокойно думал об их путешествии:
«Сумасшедший край. Один день несёмся, как экспресс, делаем чуть не сорок миль. А назавтра ползём, как больной лемминг. Ну и пускай, когда-нибудь ведь доберёмся… Наверное доберёмся».
20. О ВОЛКАХ И ПЛАВАНИЯХ
На другой день, то был их третий день на Большой реке, путники продвинулись далеко вперёд. Лёгкий ветерок держал мошкару в осаде и подгонял лодки. Впрочем, подгонять их вовсе и не требовалось: Большая река по-прежнему мчала свои воды вниз по склону с головокружительной быстротой. Гребцам приходилось налегать на весла лишь настолько, чтобы направлять каноэ куда требуется, а течение само несло их порою со скоростью восемь, а то и девять миль в час.
Нередко путь преграждали пороги, но мальчики и Анджелина уже начинали к ним привыкать. Они благополучно одолели десяток крупных порогов и несчётное множество мелких.
Теперь стало полегче, и они могли чаще смотреть по сторонам, но смотреть-то, в сущности, было не на что. Большая река по-прежнему несла их через голую, однообразную тундру. Под вечер плоскую равнину сменили невысокие холмы. Ребята глядели в оба: не покажется ли наконец ельник? Эскимосы говорили, что лес должен начаться перед единственным на этой реке большим озером.
Завечерело. Они плыли по небольшому озерку, и вдруг Питъюк, сидевший на носу первого каноэ, крикнул и указал веслом. И все увидели у подножия высокого песчаного бугра, с южной стороны, несколько деревьев. Радостно взволнованные, они повернули к берегу и причалили подле этого «леса».
Жалкий это был лес: всего-то несколько тёмных карликовых елей, больше похожих на кусты, чем на деревья. То были самые выносливые лазутчики лесов, что росли южнее. Они как-то ухитрились выжить здесь, на краю открытых всем ветрам равнин. Джейми срубил одну ель и по кольцам на древесине определил, что дереву этому, поднявшемуся всего на шесть футов над землёй, больше ста лет.
Впервые за много недель путники разожгли в этот вечер большой и жаркий костёр. Они развесили вокруг на деревьях одеяла и одежду, чтобы все просохло, а сами блаженствовали, сидя подле пляшущего пламени. На землю спустились густые сумерки, которые летом в тундре заменяют ночную тьму. Питъюк и Анджелина уже забрались в свои спальные мешки, а Джейми и Эуэсин ещё допивали чай. И вдруг Джейми вздрогнул так, что пролил чай, и, оцепенев, прошептал Эуэсину:
— Гляди! Вон там, у берега!
Эуэсин обернулся, и волосы у него стали дыбом. В каком-нибудь десятке шагов от них сидели два огромных белых волка; глаза их в отсветах костра отсвечивали зелёным.
Ребята замерли в испуге. Потом Джейми осторожно протянул руку. Не сводя глаз с волков, медленно подтянул к себе ружьё, неслышно достал патрон и уже хотел прицелиться.
— Погоди! — прошептал Эуэсин. — Не стреляй. Они не собираются на нас нападать. Понимаешь? Им просто любопытно.
Джейми с сомнением опустил ружьё. Но понемногу он пришёл в себя и понял, что Эуэсин прав.
Волки не сделали ни одного угрожающего движения и только с откровенным любопытством смотрели на мальчиков.
Наконец зверь поменьше поднялся; встряхнулся, совсем как собака; медленно, словно бы неуверенно помахал раз-другой пушистым хвостом и осторожно двинулся ближе к костру. Это была волчица. Она очень походила на громадную, дружелюбно настроенную лайку, и страх Джейми совсем рассеялся.
— Наверно, они никогда не видели людей, — прошептал Эуэсин. — Они ещё не знают, что нас надо бояться. Смотри, я сейчас кину им кости от ужина.
Эуэсин медленно встал, чуть отошёл от костра, подобрал несколько рёбер. При первом его движении волчица замерла на полушаге, с поднятой лапой, а волк встал и попятился.
Эуэсин принялся урчать, точно пёс, который хочет свести дружбу со своим собратом. И оба волка мигом навострили уши.
Эуэсин осторожно кинул им кости и вернулся к костру.
— Они не понимают, что мы такое, — пробормотал Джейми.
И чуть не фыркнул — такой у волков был озадаченный вид: они глядели друг на друга, будто спрашивали: «Ну, как нам быть?» Наконец волчица боязливо сделала несколько шагов, схватила кость, повернулась и пустилась наутёк, словно удирала от самого черта. Волк следовал за ней по пятам.
Эуэсин громко рассмеялся:
— Им будет что рассказать своим волчатам. Их логово где-нибудь поблизости — может, прямо среди валунов. Волки любят такие места. Может, утром успеем посмотреть.
Утром Джейми рассказал Питъюку и Анджелине про ночных гостей, и Питъюк разволновался:
— Эмбу, волк, мой дружеский дух. У каждый эскимос есть какой-нибудь зверь — дружеский дух. Волки, наверно, приходили ко мне в гости, а я спал. Теперь они думают, я плохой друг. Пойду искать их дом, скажу, виноватый я.
Он вскочил и быстро полез по крутому склону холма.
Питъюк пришёл через полчаса, когда остальные уже свернули лагерь и совсем собрались в путь. Он
