ревностных слуг Озириса и Птаха. Стража должна перейти в подчинение жрецом. Верховный сановник не способен вернуть Кемту былое спокойствие.
– Вот как! – воскликнул царевич. – Не способен? Так знай же, что преступник, о котором идет речь, пойман. Он находится сейчас в доме бальзамировщика Сархаддона. Стоит мне приказать, и от него останется безмолвная мумия. И не о чем будет беспокоиться.
Хитрость Менкау-Ра унаследовал от нубийца, подумал жрец. Придав лицу горестное выражение, Иссахар сказал:
– Что я слышал? Неужели в Кемте забыты законы великой Девятки[20] . Убить того, кто находится под защитой самого Озириса?
Царевич нервно закусил губу. О какой защите идет речь, если на чашу весов положено бессмертие отца? Неужели этот жрец, которого боялся и ненавидел отец, будет распоряжаться и им, будущим фараоном Менкау-Ра? Наследник вспомнил детство, вспомнил день, когда увидел отца, божественного сына Ра, могущественного Хафру ползающим на коленях перед Иссахаром.
– Законы великой Девятки? Я должен знать о них! – заявил царевич.
– Знать законы – желание, достойное будущего владыки Кемта, – сказал Иссахар с подобострастием. – Законы гласят: кто в день Суда над мертвым хочет потребовать отмщения, носит в себе частицу божественного гнева Гора. Он неприкосновенен. Нужно убедить святотатца отказаться от Суда. Он будет упрям. Придется пустить в ход золото, сыграть на тщеславии. Можно и оставить его в покое – пусть говорит. Имя Хафры столь чисто, что народ может сам расправиться с этим Минхотепом. Но стоит ли так рисковать? Нужно быть полностью уверенным в том, что погребение владыки пройдет как задумано и ничто не помешает Великому Дому стать бессмертным. Нельзя допустить, чтобы люди начали сомневаться в том, кому верили безгранично. У нас нет времени, до погребения всего две ночи. Этот шаг – визит царицы к бальзамировщику.
– Это необходимо? – царевич не мог уловить связи между предстоящим подкупом мятежного скульптора и визитом матери к Сархаддону.
– Так угодно богам, – пояснил Иссахар, давая понять наследнику, что есть вещи, которые навсегда останутся для него тайной.
Попрощались они холодно.
Меннефер засыпал. Улицы гудели: узкие, стиснутые лавками и мастерскими, они пели надрывно, им отвечали ровной басовитой нотой кварталы богачей и храмы.
Минхотеп долго прислушивался к этой забытой в песках Каграта музыке города фараонов. Воспоминания больше не мучили его, скульптор думал о будущем, и этим будущим был Суд Озириса. Все остальное не имело смысла.
Лязг засовов прервал размышления скульптора. Каморка наполнилась дрожащим светом факелов. Могучая фигура Сар-хаддона выплыла из темной рамы двери. За дверью угадывались силуэты вооруженных людей. Сархаддон направился к Минхотепу, но на его пути вырос Хатор:
– Нас предали!
– Что я слышу! – Сархаддон воздел к небу руки и принялся шумно рассказывать о том, как царская стража уличила его в укрывательстве, но в последний момент, когда он чувствовал уже, что его голова становится слишком тяжелой для плеч, от него потребовали молчания и отпустили.
– Но меня заверили, – продолжал Сархаддон, – что долг гостеприимства не будет нарушен. Клянусь святым карпом…
– Веди! – неожиданно сказал Минхотеп.
Скульптор подошел к Хатору и, поцеловав его в голову, шепнул:
– Если сможешь, беги…
В маленьком зале для приема богатых клиентом ярко горели ароматные светильники. Царские храбрецы и черных накидках стояли неподвижно у стен. В большом золоченом кресле сидела высокая полная женщина в дорогих сирийских тканях, усыпанных хризолитовым бисером. Ее часто мигающие глаза выдавали волнение, которому она и сама удивлялась.
«Неужели этот дряхлый старик с взлохмаченной шевелюрой – Минхотеп? – думала царица Юра. – Как странно, ведь я любила его когда-то. И спасла его от смерти, когда взбешенный Хафра хотел уничтожить безумца. А теперь прошлое вернулось…»
Она вспомнила слова, сказанные Иссахаром перед этим странным визитом к грязному бальзамировщику.
– Нет ничего страшнее Суда Озириса. Он дает право, установленное и охраняемое богами. Каждый может воспользоваться этим правом. Но никто еще не воспользовался им, потому что для каждого из смертных Великий Дом – воплощение мудрости и справедливости. Но Минхотеп не способен увидеть божественное сияние, окружающее непогрешимого Хафру. Он способен обвинить, вызвать смуту. Наши молитвы не остановили его. Пусть же материнская сила Изиды[21] поможет тебе обезвредить жало скорпиона.
Минхотеп подошел к креслу и едва удержался от крика. Перед ним была его статуя из белого мрамора. Нежный овал почти живого лица, каждая черточка которого переполнена быстротекущим временем. Неожиданно статуя ожила, и лицо обмякло, расплылось под слоем румян, потускнело. Царица Юра – он узнавал ее и не узнавал.
– Великий Ра решил, что мы должны встретиться сейчас… зачем? – сказал Минхотеп, отступив.
– Ты не знаешь?
Голос… Нет, это не голос Юры. Минхотеп покачал головой, и царице показалось, что скульптор сказал «нет».
– Суд, – сказала она. – Через два дня у гробницы Великого Дома ты выйдешь к судьям и произнесешь: «О Гор, великое солнце!»
– Открыть народу правду, – Минхотеп сжал кулаки, – это единственное, что я могу сделать. Сказать, что
