— Баклуши бьет? — уточнил Кут.
— Ее мама учит.
— Во черт! — возмутился Лики. — А я думал, все должны ходить в школу.
— Даже представить трудно, — сказал Кут.
Они помолчали, все-таки пытаясь представить, каково учиться дома.
— Везет же, — выдохнул Лики.
— А друзей откуда брать? — спросил Кут. — И вообще, неужели охота торчать дома целый день!
— Они считают, что школа мешает учиться, — пояснил я. — Всех гребет под одну гребенку.
— Фигня! — возмутился Кут.
— Мы же в школе целыми днями только и делаем, что учимся, — добавил Лики.
Я пожал плечами:
— Может, и так.
— Так ты тоже школу, что ли, бросил? Из-за этой девчонки не ходишь? Хочешь, чтобы ее мамочка тебя учила?
— Конечно нет, — сказал я. — Но кое-чему они меня все-таки научат.
— Например?
— Модели делать, из глины. И про Уильяма Блсйка.
— Кто еще такой? Мясник, что ли, из лавки возле школы?
— Блейк говорит, что школа уносит радость познания. Он был художником и поэтом.
Они переглянулись. Ухмыльнулись. В глаза мне Лики не смотрел. Я почувствовал, что краснею до самых корней волос.
— Послушайте, — сказал я решительно. — Пока я вам всего рассказать не могу. Но в мире полно настоящих чудес.
Кут вздохнул, покачал головой и принялся подкидывать мяч, ловя его меж коленок.
— Я их сам видел, — закончил я.
Лики с большим сомнением взглянул на меня.
Я представил, как веду его в дом с надписью "Опасно для жизни", как показываю ему Скеллига. Мне до смерти захотелось рассказать Лики обо всем, что мне довелось увидеть и даже потрогать.
— Вон она. Явилась не запылилась, — хмыкнул Кут.
Мы повернулись. Мина как раз карабкалась на дерево.
— Сущая обезьяна, — припечатал Лики.
Кут заржал.
— Ага! Распутин-то, похоже, нрав насчет эволюции. Ты пригласи его сюда, пускай посмотрит. Обезьяна среди нас!
Глава 29
Она смотрела на меня с ветки холодным бесстрастным взглядом. Она говорила нараспев, и в голосе ее звучала издевка:
— Ты ничего про это не понимаешь! Никто в школу никого не гонит. И мои друзья — не дураки.
— Ха!
— Вот тебе и ха! Ты ничего не знаешь! Считаешь себя особенной, а на самом деле ничуть не лучше других. Начиталась Уильяма Блейка, а про то, как нормальные люди живут, даже понятия не имеешь.
— Ха!
— Вот и ха!
Я глядел под ноги. Обкусывал ногти. С размаху бил ногой о забор.
— Они меня ненавидят, — сказала она. — По глазам видно. Они считают, что я тебя отнимаю. Болваны.
— Не болваны!
— Болваны! Пинают мяч, налетают друг на друга и воют, как гиены. Болваны! Гиены. И ты такой же.
— Гиены? А они думают, что ты — обезьяна.
Она вся вспыхнула, покраснела.
— Вот видишь! Что я говорила! Ничего про меня не знают, а ненавидят лютой ненавистью.
— Ты будто о них все знаешь!
— Предостаточно! Там и знать-то нечего. Гоняют мяч, дерутся и орут. Тупицы.
— Ха!
— Ха! А этот мелкий, рыжий…
— Твой Блейк тоже был мелкий и рыжий.
— А ты почем знаешь?
— Ага, считаешь, что, кроме тебя, никто ничего не знает!
— Ты не знаешь!
— Ха!
Она поджала губы. Уткнулась лбом в ствол дерева.
— Уходи! Иди домой. Играй в свой тупой футбол. А меня оставь в покое.
Я в последний раз ударил ногой по забору, развернулся и ушел. В доме папа окликнул меня откуда-то сверху. Но я прошел сквозь дом в сад, забрался там в самые дебри, уселся там и крепко зажмурился, пытаясь загнать слезы обратно.
Глава 30
Меня разбудили совы. Или звук, похожий на уханье совы. Я выглянул в окно. Над городом огромным оранжевым шаром висела луна, а на ее фоне чернели силуэты шпилей и дымоходов. Небо вокруг шара было густо-синим, а потом стущалось все больше, до черноты, и на нем сияли редкие звезды. Под окном серебрилась зелень, чуть дальше темнела громада гаража. Я поискал глазами птиц. Никого.
— Скеллиг, — прошептал я. — Скеллиг. Скеллиг.
Я клял себя на чем свет стоит: ведь теперь, чтобы попасть к Скеллигу, мне не обойтись без Мины.
Я снова залез под одеяло. И очутился где-то меж сном и явью. Скеллиг вошел в больничную палату, достал девочку из прозрачной коробки, повыдергивал все провода и трубки, а она потянулась, погладила ручонками его морщинистое бледное лицо и засмеялась. И он унес ее прочь и взмыл с ней в небо, в самую густую черноту. А потом они приземлились в зарослях в нашем саду, и он позвал меня:
— Майкл! Майкл!
Они стояли под окном и смеялись. Малышка подпрыгивала у него на руках. От них отступили болезни и напасти, и оба они были здоровы и веселы.
— Майкл! — звал он. — Майкл!
