нами.
Глава 43
В школе на следующий день я был неотразим. Никто не мог забрать у меня мяч. Я финтил, обводил, прокидывал мяч между ног, давал пасы пяткой, забивал голы в ныряющем прыжке, 'раскидывал' мяч по девяткам, как руками.
Когда прозвенел звонок и мы потянулись с поля, меня догнал Лики.
— Ну ты везунчик! Только всегда тебе играть так не по зубам!
Я засмеялся.
— Везунчик, говоришь! А на это что скажешь?
Я бросил мяч на землю и, ловко жонглируя им, обошел вокруг Лики. Потом прокинул мяч ему между ног, так что он чуть не грохнулся, и побежал дальше. Тут он, разозлившись, с разбегу сделал подсечку, и мы оба полетели на землю.
— Грязная игра! — закричал я.
Мы катались по траве и отчаянно мутузили друг друга. Лики был покрупнее, и в конце концов он пригвоздил меня и уселся сверху, победно прижимая меня к земле обеими лопатками.
И улыбнулся до ушей.
— Повтори! — велел он.
— Грязная игра!
Он занес было кулак, словно собирался врезать мне прямо в челюсть, но вдруг рассмеялся, скатился с меня и распластался рядом.
— Черт возьми! — выдохнул он. — Ну ты и играешь!
Мы валялись там, корчась от смеха, но веселье наше прервала миссис Дандо.
— Эй вы, двое! На урок опоздаете!
Мы пошли в школу.
— Знаешь, мне почему-то показалось, что ты куда-то уезжал, — сказал Лики. — Очень-очень далеко.
— Да, пожалуй.
— Ты мне расскажешь?
Мы оба замолчали, но я взглянул на него и понял: он правда хочет знать.
— Когда-нибудь расскажу все. Все-все, — пообещал я.
На пороге нас дожидался Кут.
— Может, и этому балде расскажу, — добавил я. — Если поверю, что он поверит.
Быстрей же! — снова закричала миссис Датщо. — Бегом в класс.
Глава 44
В тот вечер, да и во все последующие, я помогал папе обустраивать дом. Разводил клейстер и даже сам красил оконные рамы. А еще мы навещали маму с девочкой. Очнувшись от долгого послеоперационного сна, малышка здоровела на глазах. Вскоре из нее повынимали все провода и трубочки и отключили жужжащий аппарат. Повязка на ее груди становилась с каждым днем все тоньше. По вечерам я сажал ее к себе на колени, а она крутилась, ерзала и агукала. Она научилась показывать язык, и на лице ее стало временами появляться подобие улыбки.
— Только посмотрите! — говорили мы с папой наперебой. — Она же сущий чертенок!
А мама смеялась и добавляла:
— Вы держите ухо востро! Приедем домой — вам несдобровать!
Я все высматривал доктора МакНаболу, но больше ни разу его не встретил.
Ели мы почти исключительно китайскую пищу. Папа подмигивал и говорил, что маме в этом признаваться не следует, а то она на целый месяц посадит нас на салатики. А я в ответ щупал его округлившийся живот и замечал, что нам и впрямь неплохо бы сесть на диету.
— Так ты больше не хочешь двадцать семь и пятьдесят три? Надоело?
— Ага! Попробуем для разнообразия девятнадцать и сорок два.
— Ну ты фантазер!
После ужина я обычно направлялся к Мине. Мы усаживались за кухонный стол и рисовали карандашами и красками. Еще мы читали Уильяма Блейка и сами писали приключенческие рассказы о заброшенных домах и далеких, несуществующих странах.
И Мина неизменно спрашивала:
— Когда же вы заберете ее домой? Майкл, я уже жду не дождусь! Ведь я ее даже не видела ни разу!
До возвращения девочки мы побывали на чердаке только однажды. День клонился к вечеру, но солнце — низкое, красное, огромное — еще висело над городом.
На чердаке было пусто и гулко. Мина кивнула на кучу знакомых комочков возле совиного гнезда.
— Не приближайся, — предупредила она. — Защищая птенцов, совы или сами умрут, или заклюют тебя до смерти.
Мы встали в самом центре, где недавно кружились со Скеллигом.
— Теперь его найдет кто-то другой, — вздохнула Мина.
— Главное, чтоб нашли!
И тут мы вдруг заметили, что на дощатом полу прямо под арочным окном выцарапано сердце. А рядом, тоже чем-то острым, написано: 'Спасибо. С…'. Внутри сердца лежало три белых перышка.
Мы их подобрали.
— Три. — Мина мечтательно улыбнулась.
— Одно для малышки! — догадался я.
Пока мы сидели на корточках под окном, на чердак влетели совы и уселись на раму над нашими головами.
А потом, откуда ни возьмись, у дальней, затененной стены появились два птенца. Они ковыляли там, кругленькие, упитанные, совсем еще не оперившиеся. И тихонько попискивали. Такие хрупкие и такие прекрасные создания! Совы снова отправились на охоту. Мы еще немного посидели. Дождались возвращения сов, посмотрели, как эти хищники кормят птенцов мясом каких-то мелких животных.
Птенцы уплетали за обе щеки.
Маленькие кровожадины! — сказал я.
— Ага! Маленькие прекрасные кровожадины.
Мы улыбнулись им и друг другу и собрались уже было тихонько уйти, когда вернулись совы.
Они опустились совсем близко и положили что-то на пол — для нас. Оказалось: задушенная мышь и птенец какой-то птицы. По взъерошенной серой шерстке и крошечным перышкам до сих пор текла кровь. Совы тут же улетели, ухая в густой ночи.
— Кровожадины, — прошептал я.
— Убийцы, — отозвалась Мина. — Ничего себе подарочек!
— Думают, мы на них похожи, — сказал я.
— Может, и так, — вздохнула Мина.
Мы забрали дохлую мышь и птенца и вышли на цыпочках, шепнув совятам:
— Пока, малыши!
Выбравшись на улицу, мы закопали совиные трофеи в глубине сада. А потом, задрав головы, глянули на чердачные окна и увидели, как, залитые лунным светом, туда влетают совы, зажав в крючковатых клювах новую порцию еды для своего потомства.
