- Не будем выяснять. Командуем мы, за неподчинение - расстрел.
Пошла работа. Планы выполнялись, фронтовой опыт.
Помню первый обход бараков для сортировки 'контингента'.
Входим: начальник, врач - японец, с ним их переводчик и писарь. Потом я, хозяйственники. В бараках адский холод. Дыры в окнах. Сидят на корточках у стен, другие лежат, ослабли.
Офицер что-то кричит с порога, наверное, наше 'Встать!'.
И вот чудо: полумертвые встают, шатаясь, строятся. Снова команда, отвечают хором странным грудным звуком, вроде: - О... о... х!
Кто поднимается лениво, или молчит, того офицер бьёт по лицу. Слабых поддерживают. Они падают, как только офицер проходит дальше.
(Думаю: 'Да,... а сильны япошки! Это не немцы. И не русские.')
Сортируем, даем бирки, писарь переписывает. Совсем слабых ведут и грузят в машину. Сильных уводят хозяйственники. Строем ведут!
Навели порядок за два дня. 'Вошебойка' дымит круглые сутки. Рядом в домике что-то вроде бани (воды мало), сидят голые, ждут одежду. Сухие пайки прекратили, обед из кухни, кипяток, сахар и хлеб. Оказалось, что нормы приличные: консервы, крупы, рыба, жир. Хлеба - 600 гр.
Японские сёстры и санитары очень пригодились, а с врачами контакта не получилось, лечили мы сами.
Главное открыли барак на 100 мест. Вместо кроватей были носилки и топчаны. Белья и одеял госпиталь имел в избытке: 'трофеи наших войск'. Было и всё другое имущество. Лида, старшая: вспомнила лучшие времена. Заместительницей у ней была фельдшер Хамада - старая, тощая и деловая. Лиду называла: 'Лида-сан', госпожа. Младшие сёстры - японки тоже приятные. Была бригада санитаров, очень дельных ребят. Не чета нашим. Врачей и офицеров положили в отдельной палате - дань субординации.
Отношения между японцами нам казались странными. Парни и девушки соберутся вечером у печки, песни поют, не лапают, как у нас, даже не касаются. Офицеры, разговоров с рядовыми не ведут, нас стараются не замечать: чёртовы самураи! Японки - сёстры, наоборот, очень наших полюбили.
Когда тифозные больные выздоравливают, прорезывается зверский аппетит. Бывало крали пайки хлеба из-под подушки соседа. Если кого уличали, старший командовал 'смирно' и бил по лицу, на полном серьёзе.
Умирали не часто, только крайние дистрофики. Но всё же почти каждый вечер на околице поселка японцы сжигали трупы - пепел отправить домой.
Лечение сводилось к минимуму: кофеин, камфора при плохом пульсе. Кормили, поили, переворачивали, когда сознание мутилось от высокой температуры. Смотрели, чтобы не убегали в бреду. Вшивость ликвидировали быстро.
Труднее было обустроить помещения для здоровых, карантинных: много ремонтной работы. Но справились. Наши командовали. Японцы работали.
Быт персонала наладился. У нас с Лидой была комната-кухня. Холодная, как во всех домах. Вот когда пригодилась немецкая перина!
Выдавали пачки оккупационных денег - юаней. Что бы их потратить ездили в город на базар. Очень многолюдный, масса китайцев продают с рук сущие пустяки - кусок материи, пачку сигарет, съестное. Цены для китайцев очень высокие, их взвинтили наши военные. Рассказывал начфин, что юани в штаб дивизии машинами привозят. Лида купила несколько японских кимано.
Еще были в гостях в деревне. Русской нищеты много повидал за войну, но китайская - из рук вон. Глинобитный домик, малюсенькое окно, земляной пол, печка и что-то вроде нар-лежанки, под которой дымоход проходит. Грязь первобытная. Угощали нас, много блюд, не вкусно.
На китайский новый год ездили в город. Видели представления: драконов, фонарики, фейерверки, шествия.
В конце февраля Бочаров, мой друг и главный хирург округа, вытребовал меня к себе, в Ворошиловск-Уссурийский, в окружной госпиталь.
Впечатления от японцев: 'О... о... !!!' Сильная нация. Это оправдалось потом в 'Японском чуде'.
От китайцев, наоборот, слабые. Это не оправдалось. Обманулся.
За полтора месяца, что прожили в Манчжурии, написал вторую диссертацию 'Организация хирургической работы в полевом госпитале'. Материал: 'Книга записей хирурга' и память. Хотелось поучить потомков.
23 февраля 1946 года. День Красной Армии. Мы с Лидой едем из Маньчжурии. Зима, холод, дорога между сопками, сидим в грузовике на ящиках и тюках, ветер пронизывает шинель насквозь. И будто бы китайцы даже стреляют вслед: 'хунхузы'.
Полгода назад, когда японцев гнали, китайцы встречали с ликованием: 'Шанго ! Шанго!'. А теперь разочаровались: вывозим все японские трофеи, а наши оккупационные деньги сильно подняли цены на базарах.
В Ворошилов-Уссурийский, там штаб и окружной госпиталь, приехали вечером, совершенно замёрзшие. Четырехэтажный 'генеральский' дом. Остановилась машина, сползли на землю. Лида осталась греться - прыгать, а я поднялся на третий этаж. Открыл молодцеватый офицер: чёрные глаза, шевелюра с проседью - 'кавказский человек'. Ждали:
- Ты Коля Амосов?
Вышел Аркадий, расцеловал, сказал 'сейчас', сесть не предложил. Через минуту вышел одетый: 'Пойдём'.
Вот так встреча! Обида, почти слёзы. Дружба побоку? Даже погреться не предложил. На улице поздоровался с Лидой, велел нам забираться наверх, сел в кабину, поехали.
Потом ещё с полчаса стояли около госпиталя, пока Аркаша куда-то ходил. Вернулся с офицером и солдатом, чтобы вносить вещи. Очутились в красивой светлой комнате, с обстановкой.
- Здесь Вишневский жил до отъезда. Располагайтесь, завтра поговорим.
И ушёл. Но в комнате так тепло! Санитарка принесла отличный ужин, обида почти прошла.
На следующий день Аркаша всё разъяснил. У военных, как и везде, квартирный кризис. Бочаров пришел вечером к начальнику госпиталя и сказал: 'Прибыл из Манчжурии хирург с женой, о котором договаривались. Совершенно замерзли. Прикажите разместить'. Тому некуда деться, велел ночевать в кабинете при отделении физиотерапии, где уже раньше жил генерал.
- Если бы я тебя оставил даже на ночь, квартиры бы уже не получить. Им не надо знать, что ты друг. Пока, не надо.
Тот офицер, что встретил у Аркаши, оказался Кирилл Симонян, капитан. Для меня и друзей просто Кирка. Он числился в штабе, жил у Аркадия - они готовили к печати сборник научных работ хирургов Пятой армии. Способный, чёрт, за машинку только сел и как стучит! 'Я же пианист!'
Меня определили старшим ординатором в травматологическом отделении окружного госпиталя. Начальник - Фамелис, грек, москвич. Очень знающий, но и я не промах. Работы не много, дело подчинённое.
Через месяц нам дали комнату. Почти каждый день ходили в гости к Бочарову. И разговоры, разговоры с Киркой. Очаровывал, был у него к этому талант, очаровывать: санитарку, академика, кого угодно.
'Сын персидского подданного'. Отец - армянин, ростовский коммерсант, уехал в Иран вскоре после белых, оставил жену с двумя детьми без средств, на попечение родственников. Бедствовали. Кира много рассказывал о школе: был тесный кружок умников. Среди них - А.И.Солженицын. В 43-м Кира попал на фронт в пятую армию, к Аркадию. Быстро выдвинулся до ведущего хирурга медсанбата. Работал отлично.
После того как от Аркаши уехала одна, скажем так, знакомая, а попросту ППЖ ( хирург), Кирка с
