как аэроклуб мог вообразить, что я в течение тринадцати минут могу разрешить такой неожиданный вопрос да еще добиться телефонного переговора из Берлина в Осло до отхода римского экспресса. Я, конечно, отложил это дело до моего приезда в Рим.
Приехав в Рим, мы сразу устроили совещание с Томмессеном, который прибыл в Рим еще раньше нас. Мы очень скоро убедились, что Томмессен совсем потерял голову. Решительно все требования итальянцев он исполнял более чем усердно. Мне так и не удалось установить, потерял ли он самообладание от лести итальянцев, или же перспективы получения итальянского ордена, которым его потом и наградили, спутала все его понятия о происходившем, — во всяком случае выяснилось, что он считался только с желаниями итальянцев, мало думая об интересах Норвегии, а также об интересах Элсворта и моих, представителем которых он являлся.
Томмессен прежде всего сделал Элсворту и мне новое предложение от имени Нобиле. Оно состояло в прибавлении имени Нобиле к названию экспедиции, чтобы она впредь называлась экспедицией Амундсена- Элсворта-Нобиле. Мы нашли такое предложение необоснованным и сразу же отклонили его. Однако Томмессен настаивал на нем с большой энергией. Он толковал нам, что национальный патриотизм итальянцев сейчас переживает огромный подъем и он сильно опасается, что если мы не пойдем на эту уступку, то итальянцы найдут предлог помешать нам получить дирижабль. Далее он уверял меня, что добавление имени Нобиле является простой любезностью по отношению к Италии и об этом никогда не узнают за ее пределами. Всему миру уже известно наше предприятие под именем экспедиции Амундсена — Элсворта. Никто даже и не упомянет имени Нобиле, как только нам удастся вывести «№ 1» из Италии, и никто от этого не пострадает. Но пока мы еще не вступили во владение дирижаблем, нам следовало уступить этому итальянскому чувству национальной гордости. После таких доводов мы согласились добавить имя Нобиле. Но мы не согласились и никогда бы не могли согласиться, чтобы он принимал участие в руководстве экспедицией в силу причин, о которых я уже достаточно говорил выше.
Следующим вопросом, выдвинутым Томмессеном, было требование денег на страхование дирижабля. Мы должны были признать, что требование это справедливо. «№ 1» собирался лететь из Рима в Свальбард, и на время этого полета его, безусловно, следовало застраховать. Мы даже не стали спорить о том, что 15.000 долларов, упомянутые в телеграмме секретаря Томмессена, превратились здесь, в Риме, в 20.000 долларов. Элсворт согласился телеграфировать в Америку о переводе денег, которые должны были считаться ссудой норвежскому аэроклубу. Здесь я мимоходом замечу, что клуб являлся не только представителем наших финансовых интересов, но и сам получал небольшой процент с возможной прибыли от экспедиции. Наконец, Томмессен выдвинул свое последнее предложение. Он спросил, не желаем ли мы с Элсвортом нанести визит Нобиле. При таком несуразном предложении я потерял терпение и с величайшим раздражением спросил Томмессена, не рехнулся ли он окончательно. Элсворт и я являлись начальниками экспедиции, а Нобиле был нанят в качестве капитана дирижабля, купленного на деньги Элсворта и мои. Если мы, считаясь с национальной гордостью, и прибавляли временно имя Нобиле к нашим именам, то во всяком случае я вовсе не желал давать повода к недоразумениям относительно истинного положения Нобиле, а равным образом ставить себя в смешное положение, делая первым официальный визит своему оплачиваемому подчиненному. Мое возражение сразу прекратило все споры. Нобиле впоследствии сам сделал нам визит.
Тем временем я приступил к переговорам с норвежцами, избранными мною в участники экспедиции. Они уже в течение некоторого времени находились в Италии, чтобы участвовать в пробных полетах «№ 1», которые должны были состояться ранее передачи дирижабля. Тут я услыхал много такого, от чего мое раздражение еще увеличилось. Натянутость отношений между норвежским экипажем, с одной стороны, и Томмессеном, Сверре и Брюном, с другой, была такова, что грозила полным разрывом. Скоро обнаружились еще бульшие неприятности. Уже при первом посещении Нобиле начал предъявлять ко мне всякие бессмысленные требования. Прежде всего он желал, чтобы норвежцы, так же как и итальянская часть экипажа, подписали обещание о повиновении Нобиле. Я с негодованием отверг это наглое предложение, весьма резко и откровенно заявив Нобиле, что он не что иное, как наемный капитан, состоящий у нас на службе. Чтобы помочь ориентироваться несведущему в морском деле читателю, я хочу объяснить разницу между капитаном судна и начальником экспедиции. Эта разница совершенно одинакова как для обыкновенного корабля, так и для корабля воздушного. Капитану, конечно, принадлежит безусловное командование во всем, что касается управления кораблем. Экипаж не может слушаться приказаний двух разных лиц. Поэтому все распоряжения относительно маневрирования корабля должны исходить от капитана. Он один всецело отвечает за каждый маневр, пока корабль находится в плавании. Штурмана, машинисты, матросы экипажа должны повиноваться единой воле и единому желанию.
Но все это относится только к маневрированию. Начальник же экспедиции решает, куда должен идти корабль. Он определяет цель, а капитан приводит в исполнение приказания начальника, направляя корабль в данное место. Эту ясную разницу между капитаном «№ 1» и начальником полярной экспедиции, где первым являлся Нобиле, а вторым Элсворт и я, Нобиле не мог и не желал понять. Его претензии являлись попытками завладеть нашим положением начальников экспедиции. Мы же в ответ отклоняли эти требования единогласно, подчеркнуто и категорически.
Вышесказанное объяснит следующее требование, предъявленное Нобиле, а также мой ответ. Нобиле желал заполучить наше согласие на предоставление ему права повернуть «№ 1» обратно на Свальбард, если при полете над Северным полюсом атмосферные условия дальнейшего полета в южном направлении к нашей цели, то есть к мысу Барроу, окажутся, по его мнению, неблагоприятными. На это требование я ответил коротким и резким: «Ни в коем случае!» Мы еще раз разъяснили Нобиле, что его обязанности заключаются только в управлении кораблем. Наши же обязанности заключались в руководстве экспедицией, и наши приказания относительно направления пути должны безусловно исполняться.
— Однако, — спросил Нобиле, — надеюсь, вы будете со мной советоваться?
— Конечно, — ответили мы, — с нашей стороны было бы глупо не спрашивать мнения капитана относительно того, что он может выполнить со своим кораблем, прежде чем принимать определенное решение.
Однако принятие окончательных решений все же оставалось за нами, а его дело было им повиноваться. Мы многократно ему объясняли, что Северный полюс сам по себе нас не интересовал, ибо главной целью нашей экспедиции был перелет с материка на материк через Северный Ледовитый океан, и только невозможность выполнения такого перелета могла заставить нас повернуть обратно. Тогда Нобиле просил повторить обещание, что с его мнением будут считаться и всякому окончательному решению будет предшествовать совещание между нами четырьмя, а именно, между мною, Элсвортом, Нобиле и Рисер- Ларсеном. Так как и без того было ясно, что я при всяком случае должен буду советоваться с этими лицами, то я, не задумываясь, дал свое согласие.
В связи с позднейшими событиями становится совершенно ясно, что Нобиле пускался на все эти отчаянные уловки исключительно с целью пролезть в высшее руководство экспедицией. Позднейшие обстоятельства полета убедили меня в том, что такое поведение Нобиле являлось не только результатом его личного тщеславия и честолюбия, хотя и последние играли не малую роль. Я убедился в том, что он поступал так согласно директивам своего правительства. Последнее хотело воспользоваться случаем присвоить себе заслуги нашего полета, выдавая его за итальянское предприятие, и не стеснялось в средствах для достижения своей цели. Содержание этих планов будет приведено ниже.
Наконец, наступил великий для нас день официальной передачи нам дирижабля итальянцами. «№ 1» был официально окрещен именем «Норвегия». Я, разумеется, настоял на том, что дирижабль не только должен лететь под норвежским флагом, но также и носить имя моей родины. Итальянцы из этого события сделали буквально «древнеримское празднество». Томмессен принимал дирижабль. Итальянский флаг был спущен и поднят норвежский.
Без нашего ведома аэроклуб разрешил нанести на корпус дирижабля итальянские национальные цвета.
29 марта «Норвегия» поднялась и взяла курс на север.
Элсворт и я сейчас же возвратились в Осло по железной дороге. Никто из нас не интересовался нисколько чествованиями, которые, мы знали, должны были сопровождать «Норвегию» в ее полете из Рима на Свальбард. В лучшем случае это было бы только очень неприятным путешествием. Элсворт и я интересовались полетом в неизвестное, но нас мало привлекало увидеть Европу с воздуха, а также людские
