что за ней очень даже водится.
К чему такая спешка? Почему я, а не Салли, оказался в неурочный час дома и подвергся внезапному налету Флоренс? – с тоской подумал Бенджамин и зевнул во весь рот, показывая прекрасные зубы человека, не ведающего вкуса табачного дыма.
– Перестань зевать как крокодил! – прикрикнула Флоренс на брата. – Чем ты, дружок, занимаешься ночи напролет? Торчишь в клубах, играешь в карты с приятелями? Покер и алкоголь не доведут тебя до добра. Когда ты займешься собой, остепенишься, познакомишься с хорошенькой девушкой, женишься в конце-то концов? Отвечай, ленивое животное!
– Когда остепенюсь – не знаю. А зеваю, потому что хронически не высыпаюсь. Работа… – ответил Бенджамин, пожимая плечами. – Два дня дежурил, потом готовил статью к печати. А перед этим вообще целую ночь не спал. Так что ты напрасно… Имею я право на заслуженный отдых в конце рабочей недели или нет?
– Имеешь, мой замечательный брат! Вот с племянницей и отдохнешь! Детское питание в холодильнике в красной картонной коробке, соки слева, каши справа, инструкции по приготовлению на упаковке, вся одежда вот в этих сумках. Подгузники прямо перед тобой. Что еще? Да, пока не забыла. Сегодня после обеда ты прокатишь Аннабель на своем новеньком автомобиле и заодно сфотографируешь ее в фотоателье на Бриджес-стрит, адрес я тебе оставляю.
Флоренс вырвала листок из записной книжки, подошла к брату и, обняв его за широкие плечи, нежно поцеловала в подбородок.
– Бенджамин, помоги мне! Сам видишь, какие обстоятельства, разве кто в этом виноват? Ты меня любишь или нет, братец мой непутевый?
– Ладно, – без тени вдохновения на мрачном лице произнес тот, выбрался с сожалением из глубокого кресла и сел на ковер, поближе к племяннице. – Конечно, люблю, что еще с тобой делать? Остается надеяться, что с племянницей я как-нибудь справлюсь. Но и ты не забывай, – в операционной у меня полно помощников, и если что-то делаю не так, мне дружно помогают! Между прочим, иголку в руках я не держал сто лет, только скальпель… А тут – остаюсь с младенцем один на один и сразу столько непривычных поручений.
– Не занудствуй, все должно быть о'кей, Бен! Полностью сосредоточь внимание на ребенке. Никаких книг, пива, спорта, никаких друзей, никаких женщин! Скунсы тоже исключаются, слышишь? И Боже упаси тебя от случайных помощников! Ты – дядя, и именно тебе отвечать за целость и сохранность родной племянницы. Я оставляю вот эту запись, здесь подробно обозначено, что и в какой последовательности надо делать. Не перепутай, пожалуйста!
– Хорошо, хорошо! Не тараторь об одном и том же в сотый раз. Покажи, чего ты там настрочила… Ничего себе, целых две страницы убористым почерком! Да мне за месяц это не осилить, Флоренс!
Крошка Аннабель во время бурного разговора матери и дяди с увлечением трясла погремушкой и не проронила ни звука.
Дела взрослых беззаботного ребенка совершенно не занимали, куда интереснее было время от времени грызть пластмассового попугая и пытаться открутить ему голову, украшенную аппетитным малиновым хохолком.
– Она не поранится? – с опаской взглянул Бенджамин на племянницу. – Забери у нее этого дурацкого попугая! От грохота потрохов этой птицы уже голова идет кругом!
– О Боже! – вздохнула Флоренс. – Братец, тебе пора обзаводиться собственными детьми. Голова у него, у бедного, кругом идет… Посмотри на себя! Уже одиннадцать часов утра, а ты все еще как вареный. Уверена, женщины шарахаются от тебя, потому что ни о чем, кроме как о работе, ты не в состоянии с ними говорить. Да не зевай ты, когда я с тобой разговариваю!
– Никто не шарахается, наоборот, они вешаются мне на шею. А теперь сообрази, о чем можно беседовать с двумя-тремя женщинами, одновременно висящими на тебе? Об аневризме аорты? О резекции сердечного клапана? О вскрытии грудной клетки?.. Я говорю с женщинами о любви, они это приветствуют. Всю шею мне поцарапали, искусали, посмотри!
Бенджамин с готовностью оттянул ворот футболки, приглашая Флоренс изучить мифические царапины и укусы, покрывавшие его тело.
Увы, Флоренс это не убедило.
– Я всегда знала, что наше семейство Лонгсдейлов чуточку ненормальное! Таким же чудиком, как ты, был наш дед, и отец не отставал, а тетушка Милли, сестричка отца – типичная клиентка психиатра!.. С тобой нельзя говорить серьезно, Бенджамин, никогда не поймешь, ты шутишь или нет! Не морочь голову, эти жалкие полоски на шее и ключице – не укусы твоих поклонниц. Ты просто отлежал себе шею, лентяй и лежебока! Впрочем, на такой шее и десяток женщин удержится! Ну-ка, наклонись, подставь щеку, сестра поцелует тебя на прощание. Боже, какой ты колючий! Запомни, никогда не женишься, если будешь дрыхнуть в такое замечательное утро!
Флоренс поцеловала брата, подняла на руки дочь и крепко прижала к груди.
– Не скучай, маленькая! Мама скоро вернется, а вечером прилетит тетя Салли, которую ты так любишь! До свидания, родные! Бен, милый, надеюсь, проблем не будет?
– Не будет! – ответил брат с мрачной ухмылкой. – Не люблю слово «проблемы».
Бенджамин вновь уселся на ковер и попытался завладеть попугаем. Раздался громкий рев. Что только не предпринимала Флоренс, чтобы успокоить ребенка, но все было тщетно.
Тут-то дядя вспомнил про скунса. И как только Аннабель увидела лохматый бок, сразу закрыла рот, заулыбалась, выронила грохочущую игрушку, потянула ручонки к незнакомцу. Она с первого взгляда влюбилась в молчаливое чучело.
– Поезжай с легким сердцем, Флоренс! Видишь, мы уже нашли общий язык!
Бенджамин сунул чучело ребенку, а сам осторожно поднял попугая с ковра и опустил его в стоявшую неподалеку сумку с детской одеждой. Потом с удовлетворением потер руки.
– Бенджамин, корми ребенка вовремя, не спускай глаз, отгоняй комаров, слышишь? – Флоренс, казалось, была готова заплакать, глядя на дочь. – Береги ее! Бедная моя девочка, ты будешь плакать без мамочки?
– Собралась уходить, так уходи! И не оглядывайся! – рассердился Бенджамин. – Все будет в порядке. Передавай от меня привет старикам Джонсонам, пусть выздоравливают.
Аннабель с нескрываемым удовольствием трепала чучело скунса за уши и с улыбкой смотрела на мать, никак не решавшуюся переступить через порог. Лицо женщины выражало целую гамму эмоций, а главное, в глазах стоял страх, правильно ли она делает, что оставляет единственное дитя на попечение великовозрастного оболтуса? Бенджамин сам еще в душе ребенок, как они похожи с крошкой, просто одно выражение лица!
Усаживаясь в машину, Флоренс посмотрела на окна гостиной, помахала брату и дочери. Естественно, непутевый Бенджамин не придумал ничего лучшего, как показать милой сестричке, расстроенной сумбурным прощанием, язык. Даже, кажется, Аннабель тоже высунула язык, – дурной пример заразителен.
Закусив губу, бедняжка Флоренс нажала на газ, и спортивный олдсмобил-купе резко рванул с места, оставляя на асфальте черные полосы от покрышек – в семействе Лонгсдейлов любили скорость.
– Ужас! – проговорил вслух Бенджамин, перечитав список необходимых дел. – Бедные матери, как они с этим справляются! Ты не знаешь, дорогая племянница? Раз не умеешь разговаривать, сострой гримасу.
Малышка словно поняла, что от нее хочет дядя-гигант, покачала головкой и скорчила уморительную рожицу.
– Вот и я не знаю, – вздохнул он. – Сейчас перекусим, потом отправимся к фотографу. Уверен, твои снимки потрясут весь цивилизованный мир и войдут в историю человечества, так, кроха?
Аннабель с серьезным видом кивнула кудрявой головкой, продолжая дергать чучело скунса за уши. Одному Всевышнему были известны мысли малышки, но как уморителен был ее сосредоточенный вид, прекрасны выразительные голубые глаза.
Бенджамин, любуясь племянницей, в душе порадовался за сестру. Родить в таком возрасте, молодец все-таки Флоренс!
Он вздохнул, встал с ковра и пошел в кухню – подготавливать молочную смесь для Аннабель. Для себя Бенджамин решил открыть пару консервных банок – острый салат с перцем и макрель в масле. Что ж,
