правду. Хотела ли она просто потанцевать или хотела побыть вместе с Кейроном — не чьи‑либо, а именно ее желания толкнули ее на такое безрассудство.
— Хотел бы надеяться, что таков действительно ваш выбор.
Кейрон бросил на Элис взгляд, полный такой силы, что сердце ее затрепетало. Она должна что‑нибудь ответить? Да ей воздуха на дыхание не хватает! Слава Богу, Кейрон продолжил:
— Я хочу, чтобы вы знали: я глубоко сожалею о последствиях нашего безрассудного, хотя и столь чудесного, танца.
— Ничего страшного. Я осталась жива — хотя и чудом избежала казни.
При всей серьезности инцидента, комическая сторона его не могла не забавлять; вспомнив лицо Данкена, покрасневшего как рак, Элис не могла сдержать улыбки.
Кейрон с облегчением засмеялся.
— Подозреваю, что в данном случае коса нашла на камень. Я, кстати, разговаривал с ним сегодня утром. К сожалению, уже было слишком поздно спасать вас от его гнева, но я его убедил, что в следующий раз он должен привлечь к ответственности меня, а не вас.
Элис, явно смущенная, замедлила шаг. Он что, намекает, что они снова когда‑нибудь встретятся при подобных обстоятельствах? Себе она уже не доверяла, ей оставалось только молиться, чтобы он держал себя в руках.
— Не думаю, что такая возможность представится.
Кейрон повернулся и загородил ей дорогу:
— Вы думаете, я имел в виду только танец…
Глаза Элис широко распахнулись — она почувствовала, как ресницы защекотали ей брови; она остановилась, безгласная, нерешительная и сама смущенная своей реакцией.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, когда имеете дело с гувернанткой.
Элис могла себе представить, что он имеет в виду; конечно, нечто бесчестное.
— Вы думаете, что я вижу в вас лишь гувернантку?
— Ну, а кто же я? — она отвела взгляд в сторону, в испуге, что глаза выдадут ее.
— Вы, вы… это…
Кейрон подошел еще ближе к ней. Элис знала, что если она еще и сохраняет способность рационально мыслить, то лишь в том случае, когда он находится на достаточном расстоянии от нее. Поэтому она попыталась отступить, но спиной уперлась в ствол дерева.
Кейрон склонился над ней, руки его сомкнулись, образовав нечто вроде арки. Еще никогда она не ощущала такого жара. Она чувствовала, как все в ней плавится, тает — как будто какое‑то белое пламя разрезает ее плоть.
Стоять так на публике, в такой интимной близости друг от друга — чистое безумие! Глаза Элис заметались по сторонам; только сейчас она обнаружила, к немалому своему удивлению, что они давно уже удалились с главной аллеи и оказались на какой‑то уединенной лужайке. Но и в отсутствие свидетелей такая близость была опасна. Однако она была такой беспомощной, безвольной… Он лишил ее дыхания, зато вдохнул в нее бурный вихрь желания.
Рука Кейрона нежно коснулась ее щеки, потом он притянул ее к себе, своими горячими губами нашел ее бессильно раскрывшиеся губы, и все провалилось в какую‑то черную пустоту. Его прикосновение вызвало во всем ее существе настоящий пожар, и теперь все, что она видела и чувствовала, она видела и чувствовала сквозь пелену и дым этого пожара.
Она закрыла глаза, все ее существо требовало чего‑то, чему она не находила названия, что нельзя выразить словами, чего‑то невероятно сладостного. Она молила Бога, чтобы он остановился, но вместо этого его теплое дыхание стало еще ближе, его губы сперва мягко прикоснулись к ее губам и вдруг жадно потребовали ответа.
Это ощущение было совсем не похоже на нежную муку того первого поцелуя в библиотеке. Губы Кейрона, казалось, пожирали не только ее тело, но ее душу. Вся решимость и твердость Элис ушли в какой‑то водоворот, унесенные бурей новых, незнакомых ощущений. Вместо этого забил родник какого‑то освобождения, его влага проникла во все поры ее жадно впитывавшего эти новые, восхитительные ощущения тела.
Кейрон прижал Элис к себе еще крепче, так, что она вся затрепетала от соприкосновения с его телом. Не раздумывая, она сама с неожиданной бешеной страстью прильнула к нему; их тела уже слились в одно целое. Это было уж слишком; если она не остановится сейчас, она не остановится уже никогда!
— Нет! — собрав в один кулак всю свою волю, Элис отскочила от него как ошпаренная. Кейрон даже не пытался ее удержать; он лишь попытался с немым вопросом поймать ее взгляд.
— Ты в самом деле не хочешь?..
Элис хотела — и как хотела! — чтобы его руки снова коснулись ее груди, чтобы его тело сомкнулось с ее, чтобы его губы наполнили все ее существо желанием. Но это же были греховные, запретные радости, которые она теперь, когда разум к ней вернулся, могла только проклинать.
— Оставьте меня в покое! — выкрикнула она, чуть ли не рыдая. Губы ее еще горели от жара поцелуя Кейрона, но она уже мчалась как спугнутый заяц вниз, по дорожке — к спасительной гавани, какой ей теперь представлялся дом Данкена.
Удар от столкновения был такой сильный, а столкнулись Данкен Грэнвилл и Дженни так неожиданно, что она не удержала в руках свою большую сумку, и все ее содержимое рассыпалось по полу вестибюля.
— Простите, только и сумела она произнести в испуге, донельзя удивленная, как это она не заметила сэра Грэнвилла, и все еще не в силах понять, кто в кого врезался? — Это моя вина, наша милость. Целиком и полностью, моя вина, — залепетала Дженни, страшась стать объектом его гнева.
Лицо Данкена стало малиново‑красным. Дженни решила, что от ярости, но на самом‑то деле — от смущения, что она догадалась о его намерении догнать и остановить ее. Когда он услышал ее шаги, удалявшиеся к выходу, он подумал только о том, как бы успеть ее перехватить, — и вот что из этого получилось!
— Я вас не сильно ушиб?
— Нет, вовсе нет. А я вас?
У Данкена сильно болело колено, по которому пришелся сильный удар чем‑то твердым, что было в сумке Дженни, но он не подал виду.
— Ничего, ничего. Но вот ваши образцы… — он показал на серпантин рюшей и кружев на полу.
— Я сейчас все подберу. — Дженни поспешно стала наполнять сумку разбросанным по полу добром. Они одновременно схватились за один и тот же рулон атласной ткани, их пальцы слегка коснулись друг друга, и они оба так же одновременно поспешно отдернули руки.
— Пожалуйста, разрешите мне… — Данкен взялся за сумку. Дженни не могла понять, что это — предложение или приказ? Во всяком случае она замерла и не шевелясь наблюдала странную картину: ее заказчик ползает у ее ног по мраморному полу.
Она редко была свидетелем того, что Данкен оказывал кому‑либо какие‑то услуги. С чего это он решил ей помочь, ведь скорее всего действительно во всем виновата она. Она пребывала в полнейшем недоумении.
Ее мысли обратились к нему: что он за человек? Данкен Грэнвилл был не лишен мужской привлекательности, хотя в толпе его лицо вряд ли привлекло бы внимание. Редеющие, с проседью волосы, угловатые черты узкого лица, придававшие ему неуловимое сходство с волком, — нет, он не был красавцем, отнюдь. И, однако, в нем было что‑то, от чего сердце Дженни вздрагивало и голова начинала кружиться всякий раз, когда он приближался к ней, — какие‑то глубоко скрытые ранимость и беззащитность.
Дженни давно уже поняла, что ее как‑то властно тянет к этому человеку, но почему? Ведь он может быть таким жестоким, таким высокомерным… Порой его грубость была столь явной и неприкрытой, что ее буквально трясло от ярости, как только она закрывала за собой дверь его дома — щеки ее горели от его незаслуженных оскорблений.
