Рэмбо считался великолепным псом — обученной, хорошо воспитанной немецкой овчаркой. По мнению Хита, он был совсем не таким сообразительным и, насколько помнил шериф, не получил ни одной благодарности.
— Я так привязан к Голиафу, что мне трудно принять правильное решение.
— Я тебя понимаю, парень. Рэмбо нам как ребенок. И Диана любит его не меньше меня. Если бы что- нибудь случилось и мне бы пришлось с ним расстаться, меня, пожалуй, месяцев на шесть отселили бы из спальни на диван.
У Хита пересохло в горле.
— Ловлю тебя на слове, Рич. На моем месте ты бы сообщил об укусе?
Последовало долгое молчание. Потом Гамильтон рассмеялся.
— Черт побери, я знал, что ты задашь мне этот вопрос! Но ты сам знаешь ответ. Эти собаки — прекрасные животные, пока не озлобились. Но если такое случилось, превращаются в потенциальных убийц. Если бы Рэмбо кого-нибудь искусал, я бы об этом сообщил.
— Даже если бы имелись смягчающие вину обстоятельства?
— Даже. Слишком велик фактор риска. Всегда следует помнить, что может произойти. Соображаешь? Голиаф — прекрасная собака и, наверное, больше никого не укусит. А если укусит? Хочешь, чтобы это осталось на твоей совести? Пострадавший оказался простым коммивояжером, слава Богу, не бандитом. Вот если бы он был бандитом, тогда другое дело. Хит помолчал и с трудом произнес:
— Спасибо, Рич, я ценю твою откровенность.
— Не за что, парень. Друзья на то и нужны. Кстати, если решишь не докладывать, будь спокоен. Я нем как могила.
Хит еще не положил трубку; как услышал сигнал дозванивающегося абонента и переключился на другую линию.
— Мастерс слушает.
— Хит, это вы?..
Услышав голос Мередит, он закрыл глаза. Вот уж с ней-то ему сейчас точно не хотелось говорить.
— Хит… мне надо вам кое-что сказать… О Голиафе…
Неожиданность. Большая неожиданность.
— Слушаю вас, дорогая.
— Хочу еще раз попробовать вас убедить не сообщать о том, что произошло.
Он грустно улыбнулся и вспомнил, что в случае чего у Рича из-за Рэмбо возникнут серьезные проблемы с женой. В ситуации Хита перебраться в дом Мередит на диван было бы шагом вперед.
— Я уже принял решение.
— Хотите сказать, что уже сдали его? — Это было произнесено таким тоном, что он почувствовал себя настоящим Иудой.
— Нет еще. Но собираюсь, как только вы повесите трубку.
— Пожалуйста, не надо.
Хит стиснул зубы.
— Он больше никого не укусит. Я в этом уверена.
— Этот разговор нас никуда не приведет. Я намерен доложить об укусе.
— Но почему?
— Потому что таков закон, и я должен ему подчиняться.
— Но ради подростков вы его постоянно нарушаете. Поправьте меня, если я не права: вы ведь должны их арестовывать, если ловите пьяными?
Хит поморщился.
— Это удар ниже пояса.
Мередит мгновение помолчала.
— Извините. Но только… значит, вы допускаете исключения. Конечно, ради доброго дела. Но разве Голиаф не доброе дело?
Ее голос задрожал, и Хит понял, что Мередит вот-вот расплачется. Боже! В последние годы у него были мимолетные связи. Случалось доводить женщин до слез, но он никогда не испытывал от этого удовольствия, хотя так сильно не переживал ни за одну. Словно гигант вытащил его внутренности и выкручивает, как мокрую тряпку.
— Мерри, дорогая, пожалуйста, не плачьте.
— Я не плачу.
Но Хит слышал, как она всхлипывала, и почувствовал себя настоящим ничтожеством. Этого ему сейчас только не хватало!
— Знаю, дорогая, вы его любите. Но иногда приходится забывать о чувствах и делать трудные вещи.
— Ох, Хит, его усыпят?
— Может быть, и нет. Я буду всеми силами сопротивляться.
— Очень великодушно! Но вы же знаете, какое будет решение: что бы вы ни говорили, все равно усыпят.
— Мерри, дорогая…
— Не называйте меня так. Вы говорили, что вы ему друг. Тоже мне друг… — И бросила трубку.
Хит тоже положил трубку на рычаг, стоял и смотрел на телефон и чуть не подпрыгнул, когда он зазвонил опять.
— Извините, — начала она без всяких предисловий.
— Мерри? — Глупый вопрос. Какие еще рыдающие женщины могли звонить ему и извиняться? — Мерри, не будем ссориться.
— Извините, — снова выдавила она.
Всхлипнула, два раза шмыгнула носом. И при каждом звуке сердце Хита обливалось кровью.
— Я его тоже люблю, — мягко проговорил он. — Пожалуй, это самое тяжелое из всего, что мне приходилось делать.
— Знаю, — захлюпало в трубке. — Ох, Хит, я наговорила вам гадостей. Но вовсе не хотела вас обидеть.
— Я понимаю. — Порывистым движением он смахнул со стола стопку бумаг. — Просто мне трудно и хотелось, чтобы вы меня поддержали.
— Я постараюсь.
— Я кормил его из соски. Помню, каким он был смышленым. Сколько раз спасал мою задницу. И чувствую себя настоящим подонком.
— Я вам сочувствую, — произнесла она срывающимся голосом. — Вы делаете то, что считаете нужным, и я вас за это очень… ценю.
— Спасибо. Именно это я и хотел знать.
— Как вы считаете, когда соберется комиссия?
— Наверное, завтра. Дело серьезное, и за него возьмутся без всяких отлагательств.
— Вы будете присутствовать?
— Конечно.
— Расскажите им о Сэмми. О том, как Голиаф ее защищает. Может быть, они поймут и дадут ему шанс.
— Не беспокойтесь, расскажу.
— Обещаете? И не забудьте подчеркнуть, что раньше он никогда не кусался.
— Подчеркну. Обещаю.
На другом конце провода снова захлюпало.
— Хит?
Он закрыл глаза и улыбнулся. Ох уж эти женщины! Неужели брак — всего лишь постоянное ощущение, что ты марионетка на веревочке? Что ж, с данной конкретной женщиной он не прочь проверить эту мысль.
— Слушаю.
