огнестрельного оружия, нет атомной энергии, все, чему можно или что может повредить — запирается, пока длится весь этот ад. Этот Священный Город, и думаю, все другие города на планете, построен как лабиринт, где много мест, куда можно убежать, скрыться и запереться. Стены обиты мягким, земля мягкая, покалечиться трудно.
— Но главная защита, конечно, психологическая. Мифы, символы, образы стали такой частью их жизни, что они помнят их даже в безумии. Возможно они даже помнят больше, чем когда находятся в здравом уме: вещи, о которых они не смеют вспоминать, находясь в памяти, все эти дикие и трагические символы, Ночные Лица, о которых не говорят. Медленно, из поколения в поколение, веками они нащупывали путь к некой системе, которая каким-то образом сохраняет их мир в порядке, пока цветет бейльцвет. Что практически направляет их манию в определенное русло, так что очень немногие из них получают увечья; потому они играют. Свою ненависть, свои страхи выплескивают в танце, живут в своих собственных мифах… вместо того, чтобы вживую раздирать друг друга.
Танец уже терял свой рисунок. В конце концов он не закончится, подумал Ворон, а просто растворится в бесцельность. Что ж, этого будет достаточно, если он сможет исчезнуть, и о нем забудут.
Он сказал Толтеке:
— А ты ворвался в мир их грез и нарушил его равновесие. Ты убил эту девочку.
— О, во имя милосердия, — инженер закрыл лицо руками.
Ворон вздохнул.
— Забудь. Это частично и моя вина. Надо было сразу сказать тебе про свою догадку.
Они были на полпути, когда кто-то вырвался из толпы и, подпрыгивая, двинулся к ним. Двое, увидел Ворон, сердце его оборвалось. Лунный свет лился по светлым волосам, превращая их в иней.
— Стой, — позвала Эльфави тихо и со смехом. — Стой, Горан.
Интересно, — подумал Ворон, какую судьбу готовит ему это случайное сходство его имени с именем из мифа.
Они остановились в нескольких ступенях от него. Бьюрд схватился за ее руку, оглядываясь по сторонам яркими безумными глазами. Эльфави смахнула локон со лба жестом, так знакомым Ворону.
— Вот Дитя Реки, Горан, — звала она, — а ты — дождь. А я Мать, и во мне темнота.
Из-за ее плеча он увидел, что другие услышали. Они заканчивали танцевать, один за другим, и поднимали головы.
— Тогда добро пожаловать, — ответил Ворон. — Возвращайся домой, в луга, Дитя Реки. Отведи его домой, Птица-Дева.
Лицо Бьюрда открылось. Он завизжал:
— Мама, не ешь меня!
Эльфави наклонилась и обняла его.
— Нет, — тихо запела она, — о-о-о, нет, нет, нет. Ты придешь ко мне. Разве не помнишь? Я была на земле, и на меня лил дождь. А там, где я была, было темно. Пойдем со мной, Дитя Реки.
Бьюрд зашелся в пронзительном крике и попытался вырваться. Она тащила его к Ворону. Снизу, из толпы, раздался низкий голос.
— И земля пила дождь, и дождь был землей, и мать была Дитем и понесла Айниса в своих руках.
— Чтоб тебя! — пробормотал Корс. Его похожая на пугало фигура нависла вперед, чтобы заслонить своего командира от стоящих внизу. — Сорвалось.
— Боюсь, что так, — сказал Ворон. Даид заскочил на нижний ярус. Голос его зазвенел как труба.
— Они пришли с неба и надругались над матерью! Слышите, как плачут листья?
— Что теперь? — свирепо посмотрел на них Толтека. — Что они имеют в виду? Какой-то кошмар, в этом нет никакого смысла!
— В каждом кошмаре есть смысл, — ответил Ворон. — Проснулась потребность в убийстве и теперь ищет — что ей уничтожить. И вот только что она нашла что.
— Корабль, да? — Корс поднял пистолет.
— Да, — ответил Ворон. — Ливень — это символ оплодотворения. А как ты думаешь, что символизирует космический корабль, севший на твою землю и высадивший свой экипаж? Что бы ты сделал с человеком, который напал на твою мать?
— Чертовски не хочется стрелять в этих ублюдков, — сказал Корс, — но…
Ворон зарычал, словно зверь.
— Только попробуй — убью тебя собственными руками!
Взяв себя в руки, он вытащил свою мини-рацию.
— Я сказал Утелю поднять корабль через тридцать часов после моего ухода, но это еще не скоро. Сейчас я его предупрежу. А затем посмотрим, сможем ли мы спасти свою шкуру.
Эльфави приближалась. Она швырнула Бьюрда к ногам Ворона, где мальчик в ужасе разрыдался, не имея достаточной мифической подготовки для того, чтобы как-то организовать то, что беспокоило его внутри. Широко раскрытыми глазами Эльфави уставилась на Ворона.
— Я узнаю тебя, — задыхаясь, сказала она. — Ты однажды сидел на моей могиле и не давал мне уснуть.
Он щелкнул включателем и поднес коробочку к губам. Ее ногти врезались ему в руку, так что он непроизвольно разжал ее. Схватив рацию, она отшвырнула ее — он бы никогда не поверил, что женщина могла бросать так далеко.
— Нет! — закричала она. — Не оставляй во мне темноту, Горан! Ты уже однажды будил меня!
Корс вышел вперед.
— Я достану, — сказал он. Когда он проходил мимо нее, Эльфави выхватила из его ножен кинжал и ударила его между ребер. В изумлении он осел, оперевшись на руки.
Из толпы внизу вырвался бешеный вопль, когда они увидели, что произошло. Даид подошел к рации, поднял ее, поглазел и бросил назад, в толпу. Толпа поглотила ее, словно водоворот.
Ворон стоял, согнувшись, рядом с Корсом и поддерживал его голову в шлеме. Воин истекал кровью.
— Уходи, командир. Я их задержу. — Он дотянулся до пистолета и нетвердо прицелился.
— Нет. — Ворон отнял у него пистолет. — Мы пришли к ним.
— Дерьмо собачье, — выдохнул Корс и умер. Ворон выпрямился. Он передал Толтеке пистолет и кинжал, снятые с убитого. Поколебавшись секунду, он добавил к ним и свое собственное оружие. — Давай, — сказал он, — ты должен успеть к кораблю раньше их.
— Ты иди! — завопил Толтека. — Я останусь…
— Я обучен рукопашному бою, — сказал Ворон. — И смогу задержать их гораздо дольше, чем ты, клерк.
Он стоял и думал. Эльфави опустилась рядом на колени. Она сжимала его руку. У ее ног дрожал Бьюрд.
— На следующий раз можешь запомнить, — сказал Ворон, — что у лохланнцев есть обязательства.
Он подтолкнул Толтеку. Намериканец глубоко вдохнул и побежал.
— О, олень на краю скалы! — радостно воскликнул Даид.
— В нем стрелы солнца! — Он метнулся за Толтекой. Ворон вырвался от Эльфави, перехватил ее отца и столкнул вниз. Даид скатился по зеленым ступеням прямо в визжащую стаю. Его разорвали на части.
Ворон вернулся к Эльфави. Она все еще стояла на коленях, держа сына. Он никогда не видел ничего мягче ее улыбки.
— Мы следующие, — сказал он. — Но у тебя есть время убежать. Беги, запрись где-нибудь в башне.
Ее волосы разметались по плечам, когда она отрицательно замотала головой.
— Допой мне остальное.
— Ты можешь спасти Бьюрда, — умоляюще сказал он.
— Это такая красивая песня.
Ворон следил, как пировали внизу люди Инстара. У него уже почти не было голоса, но он постарался.
