глазами все плывет. Впечатление такое, будто я вижу сон. Капрал придвигается ближе.
«Привет, я Дейвид Эллер», — говорит, а я: «Очень приятно», — говорю, а он: «Сколько раз попали?» — спрашивает, а я: «Десять из пятнадцати», — говорю, а он: «Хорошо!»
Эллер снимает каску: ерошит пальцами мокрые волосы.
— Жара, — говорит.
— Да, — отвечаю. — Вы давно в Беннинге?
— Порядочно.
— И всегда тут у вас так?
— Постоянно. Но я люблю пустыни, горячие пески, жару. И — чтобы ни одного дерева.
— Странная любовь, — говорю, — извращенная. Любить пустыню — это все равно что ничего не любить.
— Я родился и вырос в Нью-Мексико. А там одни пустыни.
— Угораздило же вас…
Он смеется. В такую жару, когда нет сил и пошевелиться, его смех кажется маленьким подвигом. А мне мой голос чужим.
— До армии я работал в фирме агентов безопасности, — почему-то вспоминает он. — Рок-звезд охранял, поддерживал порядок на их концертах. А однажды снимался в фильме.
— Потрясающе, говорю.
— Ага, в фильме «Красный рассвет».[23] Выпейте воды из фляги. По-моему, вы перегрелись.
Я следую его совету. Выпиваю половину фляги, остатки вытряхиваю на голову. Минуты через две становится легче. Круги перед глазами исчезают. «Транзистор» умолкает.
— Не забывайте, — говорит он, — пить воду. Иначе можно копыта отбросить.
Отстреляв свое, я с чистой совестью перебираюсь в тень. Капрал идет вслед. Спрашиваю:
— Расскажите, как вы попали в эту картину и кого в ней играли?
— Я, — начинает он, — учился тогда в Нью-Мексико. Представители киностудии сказали, что им нужны ребята солдатского возраста, умеющие говорить хоть чуть-чуть по-русски. Будем, объясняли они, снимать кино о том, как русские захватывают ваш штат. Я согласился: киношники пообещали платить по четыреста долларов в день. Студенту такого никогда не заработать — хоть тресни!
— Ты верил, что сюжет реалистичен?
— Не-е-ет, — улыбается он, — никто из актеров не верил. Но жители городка, где проходили съемки, верили.
— Почему?
— Периферия. Они своего носа из Нью-Мексико за всю жизнь ни разу не высунули. Они не такие, как жители крупных городов.
— А какие они, жители крупных городов?
— Жители крупных городов? — Он внимательно смотрит на меня. — Я, например, весь мир объездил: отец был военным. Я и Италию повидал, и Западную Германию, и Турцию… Легче перечислить, где я не бывал. Я знаю, что не так страшен черт, как его малюют. Русских я видел на границе в Западном Берлине: нормальные вы ребята…
— Спасибо.
— Нет, я — честно. А в Нью-Мексико, например, соседи моих родителей до сих пор не верят, что астронавты летали на Луну. Они убеждены, что телевидение и газеты все наврали. Они думают, их здорово надули со всей этой лунной эпопеей. А в цирковую борьбу они верят. Но я не об этом. Словом, снялся я. А когда по телевидению объявили, что вечером будут показывать «Красный рассвет», всю семью и друзей дома собрал.
— И что же?
— Полная катастрофа: всего полсекунды на экране был. Но деньги киношники мне заплатили хорошие: я не жалею, что снялся…
«Альфа» начинает построение. Я прощаюсь с капралом, желаю ему успехов на кинофронте.
Пристроясь рядом с Вилли, вместе со всеми начинаю печатать шаг. Сержант запевает, а рота тут же подхватывает:
Странная страна Америка
В столовой штаба Форт-Беннинга, где кроме американских обычно питаются офицеры союзнических армий, было многолюдно. Я с удовольствием вдыхал охлажденный кондиционерами воздух. Казалось, они вырабатывали не столько прохладу, сколько блаженство.
— Странная страна — Америка, — сказал офицер в бежевой форме летчика, — очень странная.
Все, кто стоял рядом с ним в очереди за вторыми блюдами, оглянулись. Офицер поставил на свой поднос тарелку с мясным рагу и спаржей.
— Очень странная, — повторил он и смахнул белоснежным носовым платком каплю сметаны с указательного пальца. — Разве нет?
Офицер, топтавшийся сразу за ним и одетый точно в такую же летную форму, молча улыбнулся в знак согласия. Верхняя губа его пряталась под жесткими черными усами. Они были так аккуратно подстрижены, что любой его собеседник неизбежно задумывался над тем, каких трудов стоила такая аккуратность.
— Судите сами, — сказал первый офицер, обращаясь к тарелке со спаржей и мясом, — летом в их домах замерзнуть можно от обилия кондиционеров, а зимой потом обливаешься из-за батарей. Ну разве это не странно?
— По-моему, — пожал плечами Сорс, — это обычно. В этом нет ничего противоестественного. А вы откуда?
— Я из Перу.
— Так и надо было говорить с самого начала, — усмехнулся Сорс и тоже взял порцию спаржи. Где-то на самом дне его подсознания, видно, пряталось чувство удовлетворения от собственной «великодержавности».
Два подполковника из Саудовской Аравии негромко, но подобострастно засмеялись. Похоже, рейнджеровская форма Сорса и фотокамера на его груди произвели на саудовцев впечатление.
Перуанец продолжал возводить на подносе башню из тарелок с едой.
В самом конце стойки урчал чан с кофе. На нем периодически зажигалась красная надпись: «Осторожно! Я кипячусь — не ошпарьтесь!». Налив в стакан дымящегося кофе, я сел за столик, уже занятый Сорсом. Он распечатывал банан.
— Если научная мысль, — сказал Сорс, — пойдет и дальше развиваться теми же темпами, что сегодня, через пару лет мы будем покупать бананы не в собственной кожуре, а в какой-нибудь искусственной обертке. Перуанец, между прочим, прав: американцы живут в совершенно противоестественном мире. Все стало синтетическим. Даже дети: их теперь тоже синтезируют в пробирках.
— Можно? — спросил молоденький майор и, не дожидаясь ответа, сел за наш столик. Он сразу же
