Даже будучи человеком, даже днем я ощущаю там что-то враждебное. Однажды, приняв волчий облик, я отправился туда после наступления темноты и… это было омерзительно. Это ощущалось не столько физически, сколько… А, будет об этом.
— Испанцы в те времена обращали туземцев в рабство, — сказала она задумчиво, — не так ли? Вообрази, сколько человеческих смертей повидал этот замок. И эти смерти оставили на нем свой след. Да, вероятно. Но, черт возьми, это было давным-давно. Мы осмотрим его. Руины очень живописны, и выглядят они отсюда потрясающе.
— Если тебя действительно беспокоят приведения…
— Дорогая, забудем об этом! Я не подвержен суевериям!
И мы поселились в этом домике и действительно забыли об этом.
Дом был построен под монастырь. Белые стены и красная черепичная крыша, и был окружен двором, где весело играл фонтан. Кроме того, вокруг располагался также сад. Зелень травы и листьев, красный, белый, пурпурный, золотой узор цветочных клумб, завершал красоту дома. Мы были совершенно одни. Почва была насыщена и Землей и Водой, следовательно в уходе не нуждалась. Две другие стихийные силы кондиционировали в доме воздух. Кроме того, чистота там тоже поддерживалась волшебными силами (дорогостоящее это удовольствие — заклинание чистоты).
Поскольку Джинна временно выбыла из магической деятельности, она приготовила завтрак по- мексикански из привезенных нам припасов. Она была так же прелестна в шортах, лифчике и переднике с оборочками, что у меня не хватило духу вылезти с предложениями поучить ее готовить.
Джинни громко крикнула от восторга, когда грязная посуда сама полетела на кухню. Она даже пошла за ней следом, если какая-нибудь из тарелок вдруг захочет упасть вместо воды на пол.
— Это самая современная посудомойка, о которой я когда-либо слышала, — воскликнула Джинни.
Во второй половине дня у нас было много свободного времени, и мы отправились купаться в прибое. Когда солнце село, мы вскарабкались по желтой скале обратно. Мы проголодались, и я поджарил на углях бифштексы. Мы молчали.
Потом мы ушли в патио, и оттуда любовались на море. И следили на сбитых из досок стульях, и держались за руки, и звезды высыпали на небе, чтобы приветствовать нас.
— Давай, когда взойдет луна, сменим кожу на шкуру и чуть порезвимся, — предложил я. — Из тебя выйдет очаровательная волчица. Я бы, гм… ну, неважно!
Она покачала головой:
— Я не смогу, Стив, дорогой.
— Ты наверняка сможешь. Конечно, понадобиться пустить в ход волшебство, но…
— В том-то и дело. У тебя человеко-волчьи гены. Все, что тебе нужно для изменения — это поляризованный свет. Но для меня изменение означает большую трансформацию, и… Не знаю. Я чувствую, что не смогу этого сделать. Даже не смогу вспомнить формулы. Вообще ничего не смогу вспомнить. Все, что я знала, смешалось и улетучилось даже в большей степени, чем я ожидала. Мне придется заново пройти курс обучения по самым элементарным вещам. А сейчас… меня может изменить только профессионал.
Я вздохнул. Ведь я надеялся, что мы превратимся в волков. Нельзя по-настоящему узнать мир, если пользуешься только человеческим чувствами и разумом. Если не используешь ощущения, присущие зверям. А ведь Джинни, разумеется, часть этого мира…
— О'кей, — сказала я. — Тогда позднее, когда ты снова станешь специалистом.
— Конечно. Мне очень жаль, дорогой. Но, если ты хочешь пробежаться в волчьем облике сам — беги.
— Без тебя, нет.
Она тихо рассмеялась:
— А вдруг у тебя появятся блохи?
Она наклонилась, чтобы укусить меня за ухо.
И тут мы услышали шаги.
Я вскочил на ноги. То, что я бормотал при этом, особым гостеприимством не отличалось. Под бархатным небом, по змеей уходящей вглубь страны тропинке, к нам приближалась какая-то тень.
«Что за черт, — подумал я. — Кто-то из расположенной отсюда в десяти милях деревни? Но…»
Когда я человек, мой нос очень нечуток, по моим же волчьим стандартам, по запах, который я вдруг уловил, мне не понравился. Не то, чтобы это был неприятный запах. Наоборот, от острого аромата, полускрытое сумерками лицо Джинни сделалось еще прекрасное. И все же что-то во мне противилось.
Я шагнул навстречу входившему в наше патио незнакомцу.
Он был среднего для мексиканца роста, то есть ниже меня. Он двигался так грациозно, производя шума меньше, чем струйка дыма, что я подумал, не кугуар-оборотень ли он. Его гибкое тело было облачено в безукоризненно белый костюм. Сверху темная накидка. Лицо затемнено широкополой шляпой. Затем пришелец снял шляпу и поклонился, лицо его оказалось в луче падающего из окна света.
Я никогда еще не встречал такого красивого мужчину.
Высокие скулы, греческий нос, заостренный подбородок, широко расставленные с зеленоватым оттенком глаза, в которых прыгали золотые искры. Кожа белее кожи моей жены, и гладкие, светлые, пепельного оттенка волосы. Я усомнился в том, мексиканец ли он. Скорее последний представитель некогда существовавшей, а теперь начисто забытой расы.
— Буэнос ночес, сеньор, — грубовато сказал я. — Пардон, перо но хабламос эспаньол. — это было не совсем правда, но мне не хотелось разводить вежливую болтовню.
Я не мог сказать, был ли ответивший мне голос тенором или контральто, но, в любом случае, в нем звучала музыка: Поверьте мне, добрый сэр, я владею всеми, которые мне могут понадобиться, языками. Молю простить меня, но увидев издали, что дом освещен, я взял на себя смелость предположить, что вернулся его хозяин. И я решил навестить его, дабы по-соседски поприветствовать.
Выговор был столь же архаичен, как и построение фраз.
Гласные, например, звучали по-шведски, хотя в предложениях отсутствовал присущий шведскому ритм. Сейчас, однако, я был удивлен самими сказанными словами:
— По-соседски?
— Обстоятельства сложились так, что мы — я и моя сестра — живем в том древнем замке.
— Что? Но… — я остановился.
Фернандец не упоминал ни о чем подобном, но с другой стороны, он и сам не был здесь уже много месяцев. Он купил несколько акров у мексиканского правительства, которому принадлежали и Форталезе и окружающие земли.
— Вы приобрели этот замок?
— Несколько комнат замка обеспечили нам вполне комфортабельное существование, сэр, — уклонился он. — Мое скромное имя — Амарис Маледикто. Рот, так четко очерченный, что было трудно заметить, как полные губы искривились в улыбке. Если бы не запах, бьющий мне в ноздри, я был бы окончательно покорен.
— Вы и ваша леди являетесь гостями синьора Фернандеца?
Добро пожаловать.
— Мы временно поселились в этом доме, — Джинни говорила как-то по-детски, заикаясь.
Я бросил на нее украдкой взгляд и в желтом, падающем из окна свете, увидел, что глаза ее блестят, и что она пристально смотрит ему в глаза:
— Нас… Нас зовут Вирджиния… Стивен и Вирджиния…
Матучек.
С каким-то холодным недоумением, я подумал, что новобрачным почему-то кажется, что, если они теперь именуются «миссис», то это должно производить впечатление.
«Миссис такая-то…», и с этой уверенности их не сдвинешь.
— Это очень мило с вашей стороны, что вы навестили нас… Пешком в такую даль. Ваша… ваша сестра, она тоже придет?
— Нет, — сказал Маледикто. — И, честно говоря, как бы то ни было приятно ваше общество, весьма вероятно, что ее уязвило бы зрелище такой красоты, как ваша. ваша красота породила бы у нее тоску и зависть.
