заклинания, напрягали волю и ощущали, как нарастает поток энергии, устремившейся к точке прорыва. давление энергии достигло неописуемой силы. Это было не повседневное чародейство, это была вершина современного научного волшебства. Неизвестно откуда поползли тени. Они делались все гуще. Окна напоминали тусклые, горящие в ночи, фонари. Пламя семи свечей сделалось не правдоподобно высоким, хотя света это не давало.
Символы на потолке засверкали ярче, начали медленно вращаться. С наших поднятых рук, с волшебной палочки Джинни, заструились огни святого Эльма. такие же огни потекли, потрескивая, с шерсти, стоявшего на плече Джинни, Свертальфа, с ее распущенных волос. Арфа заиграла сама собой, ее струны вторили протяженной музыке сфер, свивая взад и вперед рисунок танца.
Я не увидел в темноте, кто из семи, медленными размеренными шагами вышел из ряда, лишь услышал крик:
— Алеф!
Много позже:
— Вайн!
При этом выкрике мы остановились.
Арфа смолкла. Нас окутало вечное молчание бесконечного космоса. Знаки зодиака вращались все быстрее и быстрее, пока не слились, образуя Колесо Времени. оставшаяся часть целиком сконцентрировалась на пасторе. Карслунд встал, возвел руки перед алтарем.
— Услышь нас, о Господь Бог, обитающий на Небесах, — воззвал он. — Тебе известно, чего мы жаждем, молим тебя, пусть эти желания будут чистыми. ты видишь, как стоят перед тобой этот мужчина Стивен и эта женщина Вирджиния. Они хотят поразить врагов твоих и избавить от заточения невинную девочку. Если Ты позволишь им это, они готовы претерпеть все муки Ада. Нет у них никакой надежды, если Ты не поможешь им. Мы просим Тебя, пусть в диких дебрях Ада будет у них тот, кто сможет руководить ими и советовать им.
Если мы не заслужили, чтобы Ты послал к ним ангела, то молим Тебя — пошли умершего слугу твоего — Николая Ивановича Лобачевского, или кого-нибудь еще, кто, будучи живым, занимался научными исследованиями в той же области знаний.
Молим во имя Отца и Сына, и Духа Святого. Амен!
Снова воцарилась тишина. Затем распятие на алтаре вспыхнул на мгновение ярким солнечным светом. Послышался тонкий пронзительный звук. И меня охватила волна радости, которую можно, и то отдаленно, сравнить лишь с радостью первой любви.
Но следующим раздался сразу же другой звук, он походил на шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол заколебался у нас под ногами.
Свертальф отчаянно взвыл.
— Джинни! — у слышал я свой крик.
И одновременно с этим криком меня закрутил водоворот образов, воспоминаний…Увенчанная луковицеобразными куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между рядами низких, крытых соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса, всадник, едущий по этой дороге.
Ледяная зима, в конце которой — оттепели и блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывавшиеся робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, снова рук и лиц. Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком рано. Казань половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо из Геттингена. Любовь. Неудачи. Слепота, медленно подкрадывающаяся день за днем. И все это было чуждым…
Наши зубы громко стучали. Ветер превратился, и снова стало светло. Пропало ощущение нависшей над нами грозовой силы… Ничего не понимающие, мы опять очутились в привычном мире.
Джинни бросилась в мои объятия.
— Любимая, — крикнул я ей по-русски. — Нет… Любимая, по-английски. — Господи помилуй, — снова по-русски…
Перед глазами вихрем вращался калейдоскоп чужой памяти. На столе стоял Свертальф. Спина выгнулась, хвост трубой. Его трясло не от ярости, от ужаса. Язык, зубы и горло кота странно дергались. Звуки, на которые не был способен ни один кот… Свертальф пытался заговорить.
— Почему не получилось? — загремел Барни.
Джинни удалось овладеть собой. Она махнула рукой тем, кто стоял поближе.
— Карслунд, Харди, помогите Стиву! — крикнула она. — Док, обследуйте его!
Я отрывочно слышал ее голос сквозь навалившийся хаос.
Друзья, поддерживая меня, довели до стула. я рухнул на него. Приходилось прилагать усилия, чтобы дышать.
Помутнение сознания продолжалось недолго. Воспоминания об иной стране, об ином времени — оставили свое беспорядочное коловращение. Они ужасали, но лишь потому, что находились вне моего контроля и были чужими. Русский «покой» звучал» в моем мозгу, одновременно с английским «миром»… и я знал, что это одно и то же. Возвращалось мое мужество. Я чувствовал, что могу мыслить самостоятельно. Но звенела чужая мысль, и в ней обертонамии — я ощущал смесь педантизма и сострадания.
— Прошу прощения, сэр. Это перевоплощение смущает меня не меньше, чем вас. У меня не было времени, чтобы осознать, насколько велики различия, обусловленные разницей более чем сто лет, и тем, что я оказался в совершенно ином государстве. Полагаю, будет достаточно несколько минут предварительного ознакомления, чтобы обеспечить информационный базис для выработки приемлемого для вас модус вивенди (Модус вивенди — соглашение). остается заверить вас, что я сожалею о своем вторжении и постараюсь свести его последствия к минимуму. Со всем должным уважением могу добавить, что мне пришлось узнать о нашей частной жизни, не имеет особого значения для того, кто давно лишился земной плоти…
До меня дошло. Лобачевский!
— К вашим услугам, сэр. Ах, да… Стивен Антон Матучек. Не будете ли вы так добры. Извините, мне необходимо на ненадолго отвлечься.
Этот диалог, а также последующее взаимодействие наших двух разумов (его трудно описать словами) происходили уже на границе моего сознания. А оно снова било тревогу слишком уж жутко было все происходящее.
Пробормотав:
— Со мной все в порядке, — я движением руки отодвинул Акмана в сторону, и уставился на разворачивающуюся передо мной сцену.
Свертальф находился в состоянии истерии, приближаться к нему было опасно. Джинни схватила чашку, зачерпнула из раковины воды и выплеснула ее на кота. Он взвизгнул, соскочил со стола, метнулся в угол и там припал к полу, разъяренно сверкая глазами.
— Бедный котик, — успокаивающим тоном сказала Джинни. — Извини, я должна была это сделать, — она разыскала полотенце. — Иди сюда, к своей мамочке, и давай вытремся.
Он позволил ей подойти к себе.
Джинни присела на корточки и протерла коту шерсть.
— Что это вселилось в него? — спросил Чарлз.
Джинни подняла в взгляд. Рыжие волосы подчеркивали, как побледнело ее лицо.
— Хорошо сказано, адмирал. Что-то вселилось… Вода вызвала у него шок, и возобладали кошачьи инстинкты.
Вселившийся Дух утратил контроль над телом. Однако, он по-прежнему находится в нем. Как только Дух разберется в психосоматике Свертальфа, он попытается восстановить контроль, и сделать то, для чего он явился.
— Какой Дух?
— Не знаю. Нам лучше не мешать ему.
Я встал:
— Нет, подождите. Я могу это выяснить.
Взгляды всех присутствующих обратились на меня.
