рассмеялся и поцеловал мне руку. Мы расстались вполне дружелюбно. Хотя, – добавила Виндилис, помрачнев, – мне пришлось скрывать свои чувства, ведь я знала, что в тот же вечер он собирается к тебе.
Иннилис подняла взгляд.
– Но, говорю тебе, он был добр, – неуверенно сказала она.
– Всего один раз, как и со мной? – настаивала Виндилис.
– Нет… Но…
Виндилис прикусила губу.
– А, я должна была предвидеть. Это я виновата. Я должна была позволить его Козлу порезвиться на мне, а он ушел от меня голодным… А ты красива…
– Я… я не останавливала его. Он бы перестал, если бы я попросила. Но он был так жаден и так смотрел на меня, гладил мое тело и бормотал что-то. Я… я даже не думала о том, что это больно.
Виндилис склонилась к ней.
– Очень больно было?
Иннилис слабо махнула рукой.
– Нет-нет. Не сердись, пожалуйста. Просто он такой большой, а у меня все было сухо… сначала, а потом, когда это наладилось, я вспомнила, что с Хоэлем иногда бывало приятно, и подумала, может быть, Грациллоний…
Виндилис поднялась, подошла и склонилась над сестрой, ласково перебирая длинные каштановые пряди и приговаривая:
– Бедняжка, бедная маленькая сестренка-жена.
Обе они родили дочерей от Хоэля.
– Храбрая моя девочка, отдохни теперь. Все прошло, все кончилось. Мы придумаем, как избавить тебя от этого. Может быть, он так разгорелся оттого, что ты немного похожа на Дахилис. А она-то в любом случае будет нашей союзницей, волей или неволей.
Нагнувшись, Виндилис коснулась губами щеки маленькой королевы. Ее пальцы распутывали петельку на янтарной пуговице платья. Иннилис подняла голову. Их губы встретились. Общее несчастье во времена Колконора сблизило двух женщин.
Позже, когда они лежали на кушетке, Иннилис пролепетала сквозь слезы:
– Это должно быть правильно. Мать должна быть довольна нами.
– За все эти годы она не прокляла нас, – сонно согласилась Виндилис. Они уже обсуждали этот вопрос.
– Нет. Это она зажгла в нас любовь, – Иннилис стиснула кулачки. – Только… о, если бы нам не приходилось скрывать ее!
Ветер свистел над блестящей водой, запутывался в парусах, гнал по бескрайнему голубому полю белые барашки. У Грациллония слезились глаза. На западе чуть виднелась темная полоска – остров Сен, где Дахилис снова несла свою одинокую вахту.
– Я слушаю, центурион.
Голос Эпилла вернул Грациллония к действительности. Он смущенно улыбнулся.
– Извини, задумался.
– Верно, центуриону есть о чем подумать. А эти ведь покоя не дают, так и вьются вокруг, как мухи.
– Тем более надо использовать представившуюся возможность.
Римляне направились дальше по городской стене. Часовой у башни Чайки приветствовал их салютом. Под ними как на ладони открывался бассейн гавани.
– Сегодня флот и форты проводят учения. Я хотел, чтобы ты посмотрел на них и высказал свое мнение.
На бастионе навес, защищающий от дождя, был снят и убран. Три больших катапульты и три гигантские баллисты, стреляющие камнями, приготовлены к работе. Римляне остановились осмотреть катапульту. Предназначенная для метания несколько более легких стрел, машина не требовала таких мощных опор, как тяжелые баллисты, да и управляться с ней было легче.
– Не обращайте на нас внимания, – приказал король офицеру, распоряжавшемуся стрельбами. – Делайте свое дело.
– Слушаюсь, повелитель, – отозвался исанец. – У нас все готово, сейчас начнем. Первый выстрел, понятно, занимает больше времени, да мой повелитель ведь и сам солдат и знает, что в сырую погоду канаты набирают слабину.
Он выкрикнул команду людям у лебедки. Солдаты налегли на рукояти, натягивая канаты и заставляя рычаг в вертикальной раме отклоняться назад. Другие тем временем заряжали и подносили стрелы для следующего выстрела.
– Стой, – выкрикнул офицер. Рукояти лебедки выдвинули из отверстий и закрепили механизм собачками. На мгновение все замерло. Слышался только голос ветра.
Офицер молоточком ударил по правой оттяжке. Она запела на низкой басовой ноте. Как видно, в жилы и конский волос, из которых она была скручена, вплели резонирующую струну. Офицер, склонив голову, вслушивался в замирающее гудение, потом ударил по второй оттяжке и снова замер.
– Хм… – пробормотал он. – Еще не совсем равномерно. Подтяните-ка левую еще на пол-оборота, и
