какие-то люди из леса». А на просьбу связать их с этими «людьми из леса» ответила:
— Ой, боже ж мой, люди добренькие! Ежели толичко придут, то, пожалуйста, скажу, коль просите. На здоровьичко! Наше дело такое: стучат? Отворяй да помалкивай… Темнота!
Теперь десантники не сомневались, что в местных лесах есть партизаны. Это обстоятельство было тем более отрадным, что приземлились они, как окончательно выяснилось из беседы с женщиной, в нескольких десятках километров от намеченного заранее места. Попрощавшись с хозяйкой хаты, они отошли в лес и после короткого завтрака весь отряд дружно приступил к работе. Сообща устроили шалаш из парашюта, замаскировали его ветками сосны, ели и только-только зазеленевших орешника и клена, а дальше каждый занялся своим делом: один натягивал антенну для рации, проверял работу аппаратуры, другой рыл колодец, третий оборудовал и маскировал место, отведенное для кухни. Алексей Ильин и Отто Вильке изучали местность на случай вынужденного отхода. Так прошел день, а ночью Ильин и Серебряков вновь отправились к уже знакомой хатке. Они не сомневались, что хозяйка этого неказистого домика имеет связь с партизанами, но никак не могли предположить, что в то самое время, когда они пробирались лесом, женщина, торопясь и волнуясь, рассказывала «лесным людям», как минувшей ночью к ней постучали и как она спросонья приняла незнакомого за своего.
— Ой, родимые, — покачивая головой, говорила женщина, — как же ж я злякалась, коли лучинка загорелась! Гляжу — а от што хотите, не наш он! Все спрашивает, спрашивает, а я чую дверь скрипит… Гляжу з фонариком у руках второй заявляется… А тут еще Колька, бес такой, проснулся. «Дяденьки партизаны!» — кричит что есть сил… Ну, думаю, спалят мне ироды хату…
Тем временем Ильин и Серебряков вышли к опушке леса и осторожно направились к знакомой изгороди, тихо миновали ее, подошли к домику. Как и прошлой ночью, Ильин постучал в окошко, а Серебряков осмотрел двор и притаился за клуней. И снова из хаты послышалось: «Кто?», но дверь хозяйка открыла не сразу. Лучина уже горела, а на печи лежал человек, которого прошлый раз здесь не было. Он делал вид, будто чувствует себя как дома: лениво потянулся, зевнул, нехотя слез с печи и, не говоря ни слова, поплелся к ведру с водой. Ильин насторожился. Черпнув большой медной кружкой, незнакомец стал неторопливо пить, затем так же не спеша возвратился к печи и сел на лавочку напротив Ильина. Это был высокий, сухощавый, белобрысый парень с длинным чубом, свисавшим на лоб. Начались расспросы, взаимное прощупывание. Но вдруг в хату вошли еще двое. Эти были уже с оружием. Ильин вскочил, готовый открыть огонь, но, увидев на шапках обоих парней красные лычки, сдержался.
— Что хватаешься за оружие? Или совесть не чиста?.. — сказал один из вошедших.
— На лбу не написано, у кого она есть, а у кого вся вышла, — ответил Ильин.
Но вскоре беседа приняла дружеский характер. Выяснилось, что партизаны устроили здесь засаду. В хату позвали Серебрякова и тут же решили, не теряя времени, тронуться в путь, а спустя два часа десантники уже сидели в партизанском штабе. Встретили их с распростертыми объятиями, тискали, целовали, обнимали, снова целовали. Шутка ли! Прибыли люди с Большой земли! Из самой Москвы!..
В радостном порыве, обнимая всех подряд, Алексей оказался в объятиях краснощекой девушки с черными глазами и длинной русой косой. Поцеловал он ее так крепко, что она слегка вскрикнула. И только тогда десантник сообразил, что это девушка. Растерянно взглянули они друг на друга, и, хотя это длилось считанные секунды, замешательство Алексея и Оксаны не прошло незамеченным. Партизаны дружно засмеялись, а смущенная девушка торопливо скрылась за их спинами.
В честь гостей рано утром партизаны устроили парадный обед. На столе то и дело появлялись тарелки с нарезанным ломтями салом, жареной картошкой, квашеной капустой, одну за другой подавали яичницы на огромных сковородах. В центре стола водрузили большой жбан с жидкостью малинового цвета. От нее исходил не очень привлекательный аромат, однако присутствующие охотно наполнили жестяные кружки и дружно опустошили их, предварительно подняв несколько тостов — и за гостей-десантников, и за гостеприимных хозяев-партизан, и за Красную Армию, и за победу над врагом… Ильин и Серебряков не успевали отвечать на вопросы партизан о жизни в Москве, о налетах вражеской авиации и причиненных ею разрушениях и о многом другом. Особенное воодушевление вызвало сообщение десантников о наличии у них рации и возможности установить постоянную связь с Москвой.
— Вот это порядок! — воскликнул низенький щуплый партизан. Его пышные усы, как, впрочем, и болтавшийся на бедре маузер в деревянной колодке, придавали их обладателю вид подростка, воображающего себя бесстрашным, боевым командиром.
— А где ж ваша рация и прочие вещички? — прищурив глаз и покручивая ус, спросил он.
В самом деле, десантники пришли налегке. При них было только оружие и полевые сумки.
— Там, в лесу… с товарищами остались, — неопределенно ответил Серебряков.
— Как?! Вас, значит, не двое?
— Еще есть… — нехотя признался Ильин.
— Ай да начальник штаба! Маленький, маленький, да, оказывается, удаленький! Смекнул задать не хитрый, но дельный вопросик, — с иронией сказал один из партизанских командиров. — У тебя, товарищ начштаба, видать, глаз наметан…
— И видит всё и всех насквозь! — перебив партизана, многозначительно произнес начальник штаба Скоршинин. Он нахохлился и, продолжая крутить ус, посматривал на всех притворно равнодушным взглядом. Дескать, я себе цену знаю, меня не проведешь…
— Братцы, родные! — с упреком воскликнул командир отряда Афанасенко, черноволосый крупный человек в темно-синей гимнастерке. — Да вы что, остерегаетесь нас? Мы — советские люди! Я вот бывший директор МТС, член партии… Вот партбилет!
— Вы, товарищи, не обижайтесь, — ответил Ильин. — Ведь во вражеском тылу можно встретить всяких людей… Мы обязаны были убедиться в том, что все вы действительно партизаны, узнать, кто вами командует… Теперь, разумеется, мы доложим старшему нашей группы, что тут люди свои…
— И передайте, хлопцы, — по-дружески обнимая десантников, добавил Афанасенко, — что место у нас обжитое, милости просим переселяться к нам в лагерь. Уступим вам лучшие землянки, отдохнете малость, попривыкнете к лесу, и тогда вместе будем бить фашистов! Идет?
Ильин и Серебряков переглянулись. Что они могли ответить на радушное предложение командира? Даже этим, родным и близким людям, в помощи которых они нуждались, и не сомневались, что получат ее, они не могли рассказать о том, что группа у них необычная и задание тоже необычное. Строго-настрого им было приказано соблюдать конспирацию, ни при каких обстоятельствах без санкции командования, то есть Москвы, никому не открывать ни состава группы, ни цели ее прибытия в тыл противника. И Ильин ограничился уверением, что обо всем непременно доложит…
Перед самым уходом Ильин, улучив момент, когда они остались один на один, сказал командиру отряда, что хотел бы заручиться его согласием на встречу с остальными десантниками.
— Но встретиться придется не здесь, а где-либо поближе к нашему расположению. И еще желательно, чтобы в первой встрече участвовали только вы, Николай Иванович, и комиссар…
В этот момент подошел Скоршинин, и Ильин добавил:
— Пусть вот и начальник штаба придет. Почему так, вы поймете при встрече…
Афанасенко дал согласие, но заметил, что комиссар находится на заставе и в лагерь вернется только через два-три дня.
Десантники покинули гостеприимный лагерь в приподнятом настроении, получив в подарок для остальных товарищей по мешку с садом и сухарями и объемистую флягу с малиновой жидкостью.
Перевалило за полдень, когда Ильин и Серебряков вернулись в свое расположение. Обступившие их товарищи, затаив дыхание, слушали рассказ о встрече с партизанами, о наличии в районе дислокации гитлеровских войск, полиции и о прочем, что удалось узнать у партизан.
Щедрые дары и, главное, установление связи с надежными друзьями-партизанами сделали этот день во вражеском тылу радостным для десантников. В маленьком, еще необжитом лагере воцарилось праздничное настроение. За обедом не смолкали шутки и смех. Рихард, сидя на бревне и уписывая за обе щеки хлеб с салом, то и дело качал головой и приговаривал:
— О, «шпек» отменный!
— А «шнапс»? — не выдержав искушения, кивнул Майер на флягу.
Намек был в адрес Рихарда. Разрешив выпить по стопке за здоровье партизан, он велел приберечь остаток содержимого фляги для «более важной цели». Майеру это не понравилось. Рихард понял намек, но
