создал ли опасный прецедент.
Выступил коренастый человек с волосами песчаного цвета. Он презрительно повернулся к собранию спиной. Один лишь человек на помосте не поддался его холодному взгляду, да еще солдаты, стоявшие сзади, и, наверное, идолы Троицы, маячившие над ними.
— Что тут можно сказать? — проговорил он скрипучим голосом. — Ты годами травил меня, и наконец, я между твоих челюстей. Злой рок принес тебя в Лес. Пусть скорее придет претендент и убьет тебя. Тебе не раздавить рабочих, которые будут проклинать твое имя, не сломить и мой дух. Но я не задержусь здесь, где благодаря тебе моя невинная семья больше не может держать голову высоко. Ты избавишься от меня, Граллон. Ты не избавишься от божественного правосудия.
В палате стало трудно дышать. Грациллоний же ответил просто:
— Тогда иди и живи с римлянами. С собой ты увезешь достаточно награбленного.
Эта борьба утомила его. Это было хуже битвы. На поле брани, по крайней мере, ясно, выигрываешь ты или проигрываешь.
Он отложил сессию и удалился в сопровождении охраны, отклонявшей попытку любого заговорить с ним. За ними последовала Бодилис. Видимо, ему давно нужно было нанести королеве визит.
Пока они дошли до ее дома, сумерки наполнили своей синевой город до краев. Солдаты оставили их, когда они вошли внутрь. В ожидании ужина Бодилис провела его в свой скрипторий. Эта просторная комната, забитая ее книгами, писчими материалами, незаконченными художественными работами, образцами, предметами красоты, — была их убежищем, раз спальня стала недоступна. Мерцание свеч падало на маленькие закуски, вино, воду, питьевые отвары, теплые от лампы.
— Хочешь сбросить мантию? — предложила она на латыни, на которой они обычно разговаривали, когда оставались наедине. — Должно быть, сегодня вечером тебе тяжело было ее носить.
— Так и есть, — вздохнул он, снял плащ и положил на стул. Ее кошка мягко подпрыгнула и уселась на одежду. Бодилис проследила взглядом за Грациллонием, когда он направился налить себе стакан неразбавленного вина и сделал большой глоток. Легкая нижняя туника лежала на его все еще широких плечах и прямой спине, открывая мощные ноги и руки. В золотисто-каштановых волосах и коротко подстриженной бороде блестели нити серебра. Ее локоны уже были седыми полностью.
— Я рад, что это твой вечер, — сказал он. — Твоя сила нужна мне.
— Среди нас многие обладают не меньшей, — мягко ответила она. — И кроме того, могут тебе помочь.
— Но не твое… спокойствие, твое понимание людей. И твоя мудрость. Ты зришь дальше тех политических действий, что мы совершили сегодня, и помогаешь мне осознать, что они на самом деле значат. — Он сел и уставился в иол.
Она взяла чашу травяного напитка и села на стул напротив него.
— Ты говоришь необычно.
Он покачал головой.
— Нет. Я оставлю свои топорные суждения и спрошу твоего мнения. — Боль от барьера, который он волей-неволей вырастил между ними, никогда не проходила; но они могли свободно разговаривать как в старые времена, пока он не пожелает ей спокойной ночи и не найдет во дворце свою кровать.
— Тебя интересует, как нам лучше поступить со сторонниками Нагона? — ответила она. — Мы знаем, что многие будут негодовать. Большинство его рабочих верят, что, в чем бы он ни был виноват, он был на их стороне.
— Так было сочтено еще заранее, — нетерпеливо сказал он. — Не бойся мятежей. В последующие несколько дней патрули будут удвоены. Я надеюсь, что галликены помогут все умиротворить.
— Ведь ты знаешь, что мы не должны занимать чью-либо сторону. Мы служим Богине на благо каждого.
— Я имею в виду помощь в восстановлении союза. Если бы Девять были советниками или надзирали бы надо всем, разве кто-нибудь тогда сомневался бы, что работа сделана как нельзя лучше?.. Но это основание мы уже покрыли. Я сделаю все возможное с теми инструментами, которые у меня есть.
— Что ж, я могу предложить сестрам пересмотреть свою позицию, но вероятнее всего это будет бесполезно. В разоблачении Нагона мы зашли дальше некуда. У тебя должно быть придумано что-то еще.
— Есть, — в его интонации была тревога, почти смущение. — Как говорят некоторые люди: «О, у меня была важная мысль, но опрометчивая». Всегда нужно было много что сделать зараз, нет времени па размышление; а потом слишком поздно. Но разве я мудр, мудр не для себя, а для Иса? Ты заставила меня вспомнить уроки истории, когда я был мальчиком. Марий, спасший Рим, желал людям добра, но разрушил республику, которую Цезарь уничтожил полностью, намереваясь восстановить государство, — я делаю подкоп под Исом? А что будет с моим преемником?
— О, дорогой! — воскликнула она, наклонившись вперед и схватив его руку. — Не говори так!
— Лучше буду, — неумолимо сказал он. — После меня так много чего останется: Дахут, Тамбилис, дети, может быть, ты…
— Но у тебя еще годы впереди, — настаивала она, — непоколебимые, как ты сам. Кто после Руфиния бросил тебе вызов, несмотря на то что ты пощадил его, а это было декаду назад? И вес знаки предсказывают новую эру Иса. Это может положить конец, конец тому, что происходит в Лесу.
Его уныние не уменьшилось. Она поспешила продолжить:
— Между тем нам, действительно, придется справляться с серьезными вещами. Понимаешь — ведь ты все понимаешь, не так ли? — у тебя скоро будет новая королева.
Он колебался.
— Бедная Фенналис больна, — согласился он. — Она не участвует в Советах, не выполняет другие обязанности галликен.
Бодилис рассматривала его.
— Ты боишься этого, — пробормотала она.
— О, сейчас я обращаюсь к ней в любой момент. Она бодрится.
— Она делает вид, что все хорошо. Но как часто слуги в ее дверях просили тебя уйти, говоря, что она спит или что-нибудь в этом роде? Они так поступают по ее приказу. Грациллоний, в последнее время она мучается рвотой, черными песчаными массами. Мы знаем, что это означает. Скоро королева умрет. Мы можем лишь попытаться немного облегчить ее участь. Ты не должен прятаться от правды.
— Но что я могу сделать? — застонал он. — Которая из весталок станет следующей? Никто не предскажет.
— Можно предусмотреть. Что если Знак падет на одну из твоих дочерей?
Выражение его лица стало жестче. После затянувшегося молчания, он произнес унылым голосом:
— Со стороны ваших богов это было бы весьма немудро.
— Ну что же, — сказала она поспешнее, чем прежде, — мы с сестрами подразумевали девочек второго и третьего поколений. У них свои семейные связи, не чуждые суффетам. Какой бы из этих кланов ни добился бы высокой чести, — что ж, некоторые члены будут держаться в стороне, но кое-кто попытается извлечь выгоду. Ланарвилис лучше меня даст совет по этому поводу.
— Хм. — Он потер подбородок. Борода жесткая на ощупь. — Я разыщу ее.
— Сначала, — произнесла Бодилис, — ты воздашь почести Троице. То, что произошло сегодня, на самом деле можно назвать переворотом. Это снискает Их расположение и само собой будет способствовать тому, чтобы успокоить и суффетов, и простой люд, если ты завтра принесешь торжественную жертву.
Он покачал головой.
— Не могу.
Это ее потрясло.
— Отчего нет?
— Я дал другое обещание. Его нужно было сдержать раньше, но слово это застало меня в разгар приготовлений к делам сегодняшнего дня, и… Завтра на закате я буду проводить верховный обряд Митры. Было бы непристойно с моей стороны сначала принести обет еще кому-то.
— Но почему? — прошептала она. — Никакого священного дня…
— Умер мой отец в Британии, — сказал он ей. — Я вместе с моими посвященными должен попрощаться
