— Это включит мои расходы на вино? Мне следовало догадаться.
— Заплачу за все, что скажешь. Ты меня никогда не надувал, Руфиний.
— Я пошутил, пошутил. — В голосе послышалась неожиданная боль. Он стал сухим. — Хозяин мягко обращался с быком, но следите, чтобы в поле зрения не попала лошадь. Он захочет влезть. К тому же он старается обиходить каждую корову, которую видит, полагаю, в надежде, что она горяча. Теперь Томмалтах уже изучил его повадки. Спокойной ночи. — Руфиний отступил так быстро, словно растаял на ветру.
— Едва ли мы повстречаем хоть одну из этих опасностей на оставшемся пути, — сказал Грациллоний. Сказал первое попавшееся для поднятия настроения. Он натянул цепь. — Пойдемте, ребята.
Они продвигались медленно. Ненастье их опережало. Звезды исчезали. Резко вспыхнула, сначала сзади, потом над головой, светло-голубая молния — ничто не спасет от тьмы. Под невидимым небом скрежетали громовые колеса. Ветер гудел и жалобно выл. Капли дождя падали все чаще. Кто-то зажег пару фонарей, расшевеливших угрюмых и едва указывавших путь. Бык фыркал, тряс головой, временами дергал за цепь. Сбоку от него шел Томмалтах с копьем в правой руке, левой ударяя по животному, почесывая у него за рогами, в то же время напевая вполголоса гэльскую пастушью мелодию.
— У тебя талант, — произнес Грациллоний спустя некоторое время, за которое никто не проронил ни слова. — Я наслышан про твое умение, как ты забавлялся на фермах. Ты обеспечишь жертвоприношение?
— Думаю, я недостоин, — отвечал Томмалтах. Грациллоний покачал головой.
— Нет. Это будет Таинство Создания, в котором все мужчины как один.
Может, и так. Это казалось вероятным. В книгах и воспоминаниях, в которых он копался, едва ли что-то сказано о Таврактонии во плоти; обряд совершался слишком редко. На самом деле из описаний он больше узнал о Таруболе Цибелийском, но то были отвратительные подробности обряда, в котором мужчины кастрируют самих себя.
Его отряд должен был выполнить священное обещание чисто и по-мужски мудро. Естественно, Митре хотелось бы, чтобы оно совершилось еще и благоразумно.
— Для меня это честь, Отец, — сказал Томмалтах.
— Ты обнаружишь, что тебе досталась сложнейшая часть, — предупредил Грациллоний.
— Конечно, и это поможет мне стать опорой моего короля.
Грациллоний ушел от восхвалений, заведя разговор о том, как лучше выполнить дело. С дней, проведенных на отцовской ферме, он хорошо помнил, как убивают крупный скот. Но этого быка неправильно просто оглушить кувалдой. Он будет еще совсем живой, когда умрет за Бога и народ.
Хуже то, что Молот был Тараниса, а король Иса — его верховным жрецом… Вспышка озарила небо. Гром оглушал жесткими ударами.
Процессия вышла на мыс Ванис и снова приблизилась к повороту Редонской дороги. Теперь, когда на востоке появилась полоска рассвета, серповидная луна должна была светить им в спины, а последние звезды — над головой. Вместо этого неистовала ночь. Ис было видно лишь в тех синевато-багровых отблесках, от которых бушующее под его стенами морс сияло как вражеское оружие. Грациллоний в этот миг мог лишь наугад сказать, что наступает рассвет.
Он поднял взор. Митра сохранит свою честь, он им сказал.
На могиле Эпилла он остановился.
— Здесь мы совершим приношение, — сказал он. Досюда докатилась битва с франками, и в любом случае глуше места на мысе было бы не найти. — А пир — ты знаешь, Ронах. Разжигай огонь.
Озисмиец отдал честь и направил повозку с дровами вперед, к впадине возле откоса, в которой было некое подобие укрытия. Грациллоний стоял подле со своими офицерами, сохраняя то достоинство, которым обладал, а Вороны и солдаты на ощупь пробирались вокруг, разгружая вторую повозку. Издавались несомненные проклятия, они с порывами ветра сыпались в сторону моря. Большую часть груза составляла мебель и ритуальные предметы, которые надо было нести вслед за Ронахом, но еще было довольно всяких облачений и принадлежностей.
Грациллонию не нужно было сильно менять свой наряд. Для этой церемонии, в отличии от тех, что проводились в башне, на нем уже была надета туника из белой шерсти, сандалии и меч, как у Митры на первом Убиении. Он просто снял плащ и надел фригийский головной убор. Король мельком подумал о том, не снять ли Ключ. Но нет, где-то в подсознании он чувствовал, это будет предательством. Он оставил его на груди.
Вестникам Солнца, Персам и Львам нужна была более продуманная одежда, надеть которую следовало с посторонней помощью. Казалось, что при неумелом обращении это займет целые часы. Томмалтаху становилось все труднее усмирять быка.
Огонь мерцал и колыхался. Вернулся Ронах. Был ли когда-нибудь мир хоть чуточку менее черным? Где- то сейчас, там за грозовыми тучами в бессмертной славе поднялось светило Митры.
— Собирайтесь, собирайтесь, — взывал к ветру Грациллоний. — Начнем.
Шквал дождя ударил его по лицу, наполовину ослепив.
Три меньшие ранга отступили и повернулись к Таинству спиной, не смея до повышения лицезреть — кроме Томмалтаха, а его внимание было сосредоточено на неугомонном быке. Тот закатывал глаза, норовя боднуть рогами, копыта сдирали дерн, дыхание вырывалось в ритме волн, разбивавшихся внизу о рифы.
Тусклые фонари горели у подножия надгробия Эпилла, которое Грациллоний сделал своим алтарем. Молитвы и указания были опущены, просто потому, что люди слышали, как приближалась настоящая буря, а впереди нее неслись градины.
Грациллоний направился к быку. Он вытащил меч.
— Митра, Бог — ветер отрывал его слова. Томмалтах делал вcе, что, по его словам, было в его силах. Быстрый, как кошка, он ухватился за огромные рога и скрутил их. Бык ревел. Он опустился на колени. Земля гремела. Томмалтах отскочил и схватил свое копье, готовый пронзить им животное.
Бык перевернулся на бок. Грациллоний левой рукой схватился за кольцо в ноздре и потянул на себя, вонзая меч. И огромная голова с ревом и яростью поддалась. Грациллоний выпрямился, прямо перед правым плечом. Удар был слабым. По нему лилась кровь.
Он очнулся до того, как животное в предсмертной борьбе поймало его на рога. Стоял и тяжело дыша смотрел. Следовало произнести еще несколько молитв, но не раньше, чем бык будет лежать недвижимо; раньше это показалось бы неподобающим, как злорадство.
Возле Заброшенного Замка разбился свет, вспышка со множеством щупалец, словно кого-то искала. Гром потопил звук труб, а потом перерос в рыдания, бульканье, и под конец, в тишину. Град выбелил землю. Бешенным потоком хлынул дождь.
Грациллоний освятил жертву. Кровь он собрал в сосуд, выпил, поделился с Верикой в честь остальных. Жидкость была клейкая, горячая и соленая. Он нарезал куски мяса, которые отнесли жарить. Осталось куда больше, чем могло поглотить это маленькое собрание. Скелет должен быть расчленен и сожжен перед уходом. Позже могут вернуться Вороны и избавиться от сожженных дотла костей.
Если только шторм не потушит огонь. За Грациллонием устало плелись те, кто проводил вместе с ним службу. Оставшиеся следить за огнем старались, чтобы тот был высоким. От бело-жаркой сердцевины в разные стороны рыскали языки пламени. Дождь бил, поднимал пар, прогонял со свистом. Священное мясо можно было приготовить лишь частично. Наконец промокшие Отец, Вестник Солнца, Перс и Львы смогли лечь, и их обслуживали упорно работавшие Солдаты и Вороны, уныло жующие и глотающие куски мяса в честь Митры.
И все же, и все же, они это сделали! Когда закончили, Грациллоний поднялся и дал благословение. Неожиданно он вскинул голову и неудержимо рассмеялся прямо небо, где за ним наблюдали боги Иса.
— Он отказывается обратиться к Совету, чтобы решить этот вопрос, — рассказывала Виндилис. — Он утверждает, что это вызовет ненужные разногласия, хотя — он так говорит — никакого осквернения не произошло. Он говорит, что если мы обязаны привлечь внимание к жертвоприношению, то можем сделать это в равноденствие.
— А мы станем? — застенчиво спросила Иннилис. Проведя на Сене последние три дня из-за шторма и неспокойного моря, которое потом медленно улеглось, она вернулась в Ис лишь сегодня утром. Виндилис держалась в курсе всего и пришла в розовый домик как только смогла. Она хотела быть единственной, кто
