идентификация совершенно неверна. Очень важно то обстоятельство, что в поэтических строках даются лишь туманные намеки на происхождение врагов и не приводится никаких конкретных названий:
Вот, Я приведу на вас, дом Израилев, народ издалека, говорит ГОСПОДЬ, народ сильный, народ древний, народ, которого языка ты не знаешь, и не будешь понимать, что он говорит. Колчан его — как открытый гроб; все они люди храбрые. И съедят они жатву твою и хлеб твой, съедят сыновей твоих и дочерей твоих, съедят овец твоих и волов твоих, съедят виноград твой и смоквы твои; разрушат мечом укрепленные города твои, на которые ты надеешься. (Иер 5:15–17) Так говорит ГОСПОДЬ: вот, идет народ от страны северной, и народ великий поднимается от краев земли; держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосерды, голос их шумит, как море, и несутся на конях, выстроены, как один человек, чтобы сразиться с тобою, дочь Сиона. (Иер 6:22–23) В процессе чтения Книги Иеремии после стихов 20:1–6 становится понятно, что захватчик — Вавилон (Hill 1999). Однако назвать имя захватчика сразу означало бы разрушить четкую концепцию текста. Цель этой поэтической части — описать путь осуществления суровой воли Бога в реальном мире земных народов. Слова пророка в поэтической форме говорят о связи между целями ГОСПОДА и силами, действующими в мире.
Во второй части поэтического раздела, главах 11–20, ученые выделяют несколько фрагментов (11:18– 12:6; 15:10–21; 17:14–18; 18:18–23; 20:7–13, а также 14–18), содержащих глубоко личные и страстные молитвенные обращения пророка к ГОСПОДУ (O'Connor 1988; Diamond 1987). Эти обращения по структуре напоминают плачи, известные нам из Псалтыри, однако, будучи связанными с определенными обстоятельствами жизни пророка, они обретают особую остроту. Эти стихи могли быть личным свидетельством веры, произнесенными в тот момент, когда пророку казалось, что требования ГОСПОДА превосходят его силы. Однако, несмотря на личный характер этих строк и обращение к Богу от первого лица, присутствующее в них, они вполне могут оказаться плачами еврейской общины, страдающей и угнетенной происходящими событиями. В любом случае эти поэтические фрагменты насыщены горем и ужасом, придающими речи особую выразительность. (Именно благодаря этому поэтическому собранию сложился определенный образ Иеремии как скорбящего пророка. Позже этот образ повлиял на представление об Иеремии как об авторе книги Плач Иеремии. Плачи из глав 11–20 иногда также называют «Плачи Иеремии».)
Нет никаких сомнений в том, что в основе Книги Иеремии лежат речения самого пророка. Однако с той же уверенностью можно утверждать и то, что у нас нет прямых и непосредственных свидетельств о личности пророка, поскольку его наследие дошло до нас в переработанной форме в результате длительного и интенсивного процесса формирования традиции (Brueggemann 1987). Таким образом, главное внимание исследователей должно быть обращено не на личность Иеремии (про которого мы почти ничего не знаем), но на содержание Книги Иеремии, окончательная версия которой и является объектом данного анализа. В результате этой многократной и интенсивной редактуры свидетельства, дошедшие от реального пророка Иеремии, стали органической частью книги, названной его именем. По устоявшемуся мнению ученых, редакторы, создавшие современную версию Книги Иеремии, представляли «девтерономическую богословскую традицию», то есть были приверженцами богословия Торы, содержащегося в Книге Второзаконие, связанными (или, возможно, тождественными) с создателями «девтерономической истории», то есть Книг: Иисуса Навина — Судей — Самуила и Царей.
Взаимосвязь между поэтическими пророчествами Книги Иеремии (возможно восходящими к самому пророку) и прозаическими фрагментами (насыщенными девтерономическими лексикой и идеями) — очень трудная проблема для исследователей этого текста. По мнению ученых, придерживающихся традиционных взглядов, прозаические части также принадлежат самому Иеремии и представляют собой лишь другую версию поэтического материала (Holladay 1986). Согласно же более радикальным теориям других ученых, прозаические фрагменты, очень сильно отличающиеся от поэтических по богословским взглядам, нужно датировать более поздним периодом, так как первые, возможно, отражают историю общины, пережившей первое переселение в Вавилон в 598 году (см. 4 Цар 24:10–17) или даже более серьезное второе переселение 587 года (Carroll 1986). В любом случае, как отметил Штульман, прозаические части были намеренно вставлены в книгу для того, чтобы собрать ее в единое целое. Можно выделить пять подобных вставок (Stulman 1998):
1. Так называемое призвание Иеремии в 1:4–10 может быть девтерономической вставкой. Если это действительно так, то она служит введением к теме, начинающейся со стиха 1:10:
Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать. (Иер 1:10) В этом стихе называется основная тема всей книги: показать, как именно пророк (а) «искореняет и разоряет» народ, оказавшийся в плену, и (б) «созидает и насаждает» его, когда он возвращается из плена. Таким образом, основная богословская схема суд–восстановление, повлиявшая на окончательную форму Книги Иеремии, соответствует основной теме всей пророческой литературы. Уместно будет снова вспомнить уже приводившиеся нами слова Клементса об определенном богословском клише,
