Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Климент IV (Ги Фолькейс, в молодости бывший трубадуром), автор «Семи радостей Девы Марии» (Sept Joies)[302]. Теоретик рафинированной куртуазной любви, Сордель вместе с тем является участником многочисленных любовных похождений, в которых дама является всего лишь предметом вожделения, и, дабы вожделение это утолить, он эту даму похищает! Словом, полное расхождение между словами и делами. В XIII веке, по праву именующемся веком морализаторства, защита куртуазных доблестей у Сорделя находит свое место в «Наставлении по части чести» и в сатире на современных ему государей, написанной в форме плача на смерть провансальского сеньора Блакаца. Блакац умер, а вместе с ним погибла и куртуазность. Трубадур весьма своеобразно обыгрывает легенду о «съеденном сердце»[303]: чтобы возродились былые доблести, всем государям, у которых нет сердца, следует съесть по кусочку сердца Блакаца, таким образом они приобретут часть тех качеств, которых им крайне не хватает. В самом деле, если верить жизнеописанию, для своего времени Блакац поистине являлся вместилищем и хранилищем всех куртуазных ценностей:

Весьма любил он ухаживание за дамами, дары щедрые, сраженья, траты, блистательные куртуазные торжества, радость и пение, — все вообще, что изысканному мужу приносит честь и славу[304].

Блакац умер в 1236 году.

Родившийся в начале XIII века Персеваль Дориа из знаменитого генуэзского рода состоял на службе у императора Фридриха II. Он исполнял обязанности подеста в городах Прованса: сначала в Арле, а затем в Авиньоне, и в Италии: в Асти, а затем в Парме. Сочиняя стихи на двух языках, он стал пропагандистом трубадурского искусства среди придворных поэтов императора. Сочиняя на окситанском и на еще не окрепшем итальянском стихи на одни и те же темы, он достигает совершенно разных результатов[305]. Персеваль Дориа — один из поэтов сицилийской школы, основанной Фридрихом II в Палермо[306]. Двор Фридриха II становится центром империи, задуманной как воплощение преждевременной мечты о единой многонациональной Европе.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наследие трубадуров

К 1150 году, когда на севере государства, которое в наши дни называется Франция, только начинают осваивать новые формы поэтического творчества, трубадурское искусство окончательно завоевывает южные области Франции. Литературный феномен трубадуров прекрасно вписывается в особую социологическую структуру общества, характерную для южноевропейских земель, а именно в культурную жизнь двора при «замке сеньора». Куртуазная любовь вполне гармонирует с повседневной придворной жизнью, одной из отличительных черт которой, согласно определению Аурелио Ронкалья[307], является «чувство коллективной солидарности, воспитанное полицентричной и типологически гомогенной культурной средой». Данное определение отражает единообразие и одновременно сложность явления, именуемого трубадурским искусством.

Воспитанные на латинской учености, родившиеся в самом центре лимузенской литургической музыкальной культуры, испытавшие влияние цивилизации Иберийского полуострова, трубадуры становятся активными тружениками на ниве рождения новой культуры, книжной по сути, но народной по форме, ибо говорит она на языке, доступном всем от рождения; под пером трубадуров этот народный — окситанский — язык приобретет привилегированный статус письменного языка. Постепенно трубадуры начинают активно использовать традиции устного народного творчества, описывают детали частной жизни; иногда они даже бывают грубы. Новая манера любить, говорить, петь постепенно прививается при дворах сильных мира сего, и аристократы-феодалы приносят ей свою клятву верности. Из самых глубин общества, насквозь пронизанного христианским мировоззрением, впервые, подобно юной травке, пробивается на свет культура мирская: трубадуры перелагают на стихи и музыку мечту о прекрасной любви, побуждающей их сердце петь; отныне трубадур исповедует культ дамы реальной и наделенной плотью. Рождение новой, мирской субъективной культуры обставлено скромно, тем не менее эта наследница и конкурентка клерикальной культуры обещает дожить до наших дней[308]. Трубадуры поют и сочиняют, потому что они влюблены. «Я люблю, значит, я пою», — говорит каждый из этих мужчин и женщин, творчество которых является вехами двухвековой истории трубадуров. Они также, каждый по- своему, рассказывают и о своей повседневной жизни, и о борьбе.

Лирика трубадуров неотрывна от расцвета окситанского языка, и трубадуры, таким образом, являются неотъемлемой частью истории Окситании. Однако в тот момент, когда трубадуры овладевают окситанским языком, создают из него свой инструмент, у края нет объединяющей его политической структуры, поэтому язык его не обладает ни универсальной коммуникативной, ни всеобъемлющей культурной функцией. Литература, завещанная трубадурами потомкам, свидетельствует, что язык окситанских поэтов бытовал на уровне основного средства общения, или койне.

Когда блистательные дворы южан XII столетия исчезают в пламени столетия XIII, трубадуры оплакивают их утрату и свои обманутые надежды. Но даже когда они горько сожалеют о гибели куртуазной любви (fin’amor), щедрости (largeza) и радости (joy), это еще не конец куртуазности. Новые «куртуазные» дворы образуются вокруг короля Капетинга. Есть они и на севере Италии, где обосновались многие знатные семейства, хотя упадок тамошних дворов уже не за горами: там начинается стремительный рост городов; новые дворы только отчасти напоминают прежние, ибо теперь там царит поэзия труверов с севера Франции. В Северной Италии создано наибольшее число рукописных антологий, в том числе и самые ранние «сборники провансальских песен»; провансальские песенники создаются в одно время с первыми поэтическими текстами на итальянском языке, к которым относятся, например, сочинения Гвиттоне д’Ареццо, также имеющие хождение в рукописных сборниках. На Сицилии император Фридрих успешно раздувает жаркий огонь в созданном им очаге культуры; на Иберийском полуострове, в Каталонии и Кастилии, просвещенные князья продолжают покровительствовать дворам любви. В конце XII века на западном побережье расцветает галисийско-португальская лирика; сочинения галисийско-португальских и окситанских поэтов вместе составляют самый полный корпус (corpus) средневековой придворной лирики о любви и о друзьях, равно как и сатирических стихов. Составленное в конце XIII века одним из первых компиляторов собрание этой поэзии попадает в Италию, где его делят на сборники, которые и сохранились до наших дней. Похоже, именно Италии принадлежит честь «изобретения» феномена «рукописного песенника». Уже с конца XII века блистательные дворы Италии притягивают к себе окситанских трубадуров и, в частности, уроженца Лимузена Гаусельма Файдита. Ряд уроженцев Италии станут писать стихи на окситанском и среди них Сордель из Мантуи, совершивший путешествие из Северной Италии в Испанию и Португалию, оттуда в Прованс, а затем в Неаполитанское королевство.

Европа, опутанная густой сетью дорог, по которым беспрерывно идут паломники и крестоносцы, подготовлена к распространению новых идей и музыки, разносимых бродячими жонглерами и музыкантами. В 1180–1230 годах миннезингеры (Minnesanger) Южной Германии используют мотивы окситанской лирики последних десятилетий XII века. Аристократическое искусство миннезанга (Minnesang), или «любовной песни», распространяется при дворах государей и сеньоров.

Хорошо бы продолжить изучение многообразия системы отношений между меценатами и трубадурами; идею для подобного исследования может дать хронологический список, приводимый в приложении к настоящей работе; совершенно очевидна необходимость составить более точное представление о причинах поразительной интеллектуальной и жизненной силе трубадурского искусства,