постановка проблемы снова разделяет наше и без того разодранное общество, — уступить. Ведь никто же не предлагал побить Скорсезе камнями, сжечь мастер-кассету «Последнего искушения», никто не запрещал показывать фильм по кабельному ТВ, распространять через видеошопы. Речь не идет о запрете на информацию. Речь идет о том, что бывает такая информация, вляпываться в которую значительная часть общества не желает. Да, у нас свобода слова, но у каждого человека есть и право на незнание.
Но ведь можно, возразите вы, просто выключить телевизор. Можно… Кто-то из выступавших на телесуде заметил, что талант имеет право и на ошибку. Имеет. Знаете, в фашистской Германии было немало режиссеров-расистов, талантливо наошибавшихся в своих лентах на несколько миллионов человеческих жизней. Что ж, и такие фильмы давайте теперь крутить по общедоступному телевидению?! Не нравится — просто выключи телевизор… Не крутим — и правильно делаем. Есть информация, достойная хранения, но недостойная распространения. По крайней мере, широкого…
Вообще весь этот телесуд, сделанный на уровне телемаркета, заставил меня усомниться в умственных способностях руководителей НТВ. Ведь гораздо тоньше — удовлетворить иск Православной церкви, а для этого достаточно было заменить, допустим, присяжного Голембиовского, на, скажем, присяжного Илью Глазунова. И всего делов-то… Тогда можно было бы с благородным гневом сказать: вот видите, что творят проклятые клерикалы! И выйти из этой неприличной, даже провокационной ситуации с высоко поднятой головой. Но, как говорится, чего нет за кожей — к коже не пришьешь…
Туту читателя, конечно, возникает вопрос: а сам-то автор этих строк воспользовался результатами телесуда? Нет… В буквальном смысле Бог уберег: за пять минут до начала во всем моем микрорайоне, на Хорошевке, вырубилось электричество и включилось только после окончания фильма. Если думаете, я шучу, — можете справиться в Мосэнерго…
Писарчуки
Население России убывает со скоростью миллион человек в год. Производство упало почти как в ноябре 41-го, когда немец стоял у Москвы. В некоторых регионах до четверти детей школьного возраста не умеют читать. В стране разгул инфекционных и особенно венерических заболеваний, будто в годы Гражданской войны. Улицы городов напоминают тиры, только вместо жестяных зайцев — банкиры и предприниматели, иногда, правда, по ошибке могут замочить и прохожего слесаря. Зарплата стала чем-то вроде выигрыша в новогоднюю лотерею. Число самоубийц у нас в пять раз выше, чем в Европе. До трети призывников имеют дефицит веса — и чтобы они не падали под выкладкой, их для начала просто откармливают. Что это? Если это не национальная катастрофа, то в таком случае последний день Помпеи — всего лишь пикник с шумовыми эффектами…
Что же делают крупнейшие правительственные чиновники? Сочиняют книги. Представьте себе наркома, который приезжает на развалины Сталинградского тракторного завода с заданием его восстановить, оглядывает дымящиеся груды, выбирает местечко поудобнее, садится, кладет на колени планшет, слюнявит карандашик и начинает писать книгу. Бред? Бред… Но на самом деле ситуация еще бредовее. Ведь Чубайс и его соавторы писали свою книгу о приватизации на развалинах, ими же и нагроможденных. Или слово «ваучер» не вошло полноправным членом в дружную семью русской ненормативной лексики? Или не наши соавторы и примкнувший к ним Кох явили миру уникальную форму приватизации государственных предприятий за казенные же деньги?! Или не они на смену номенклатурному чиновнику привели номенклатурного миллиардера, назначаемого по тем же дружеским, семейным или клановым соображениям?! Вы хоть что-нибудь понимаете? Ведь Чубайсу писать книгу о приватизации в России — это примерно то же самое, что народному академику Лысенко писать книгу «Почему я так и не вывел ветвистую пшеницу». Но Лысенко при всех своих недостатках такую книгу писать не стал, а Чубайс при всех своих достоинствах стал. Напортачить, описать это да еще и заработать! Когда я служил в армии, это называлось — «оборзеть». О размерах гонорара, полученного соавторами (450 тысяч долларов), я, от имени современных российских писателей, скажу так: нам и не снилось! Это годовой гонорарный фонд всего нынешнего «Худлита» — крупнейшего издательства страны. Недавно я сам видел Валентина Распутина, шагавшего пешком из дома творчества в Переделкино до железнодорожной станции с двумя тяжеленными чемоданами. Ну нет у него денег на такси! И ведь это Распутин — писатель с мировым именем. «А вы кто такие?» — так и хочется спросить словами незабвенного Паниковского, которому за украденного гуся попадало гораздо крепче, чем теперь иным за уворованные миллиарды.
Так кто ж они такие? Писатели? Нет, не писатели, атак — писарчуки… Даже новорожденной мыши понятно, что подобные гонорары получают не за изысканность стиля или оригинальность фабулы, а совсем за другое. После всего этого правительство, призывающее нас жить по закону и платить налоги, очень смахивает на панельную даму, заклинающую клиентов не изменять женам! «Но ведь всех соавторов, кроме руководителя творческой бригады, — возразит читатель, — президент отставил!» Слишком большой шум поднялся — вот и отставил.
А Чубайса оставил. На развод…
Собчачизация
На этого человека с лицом дипломированного сутяжника я обратил внимание еще в первые, медовые месяцы отечественной демократии. По любому поводу он рвался к микрофону и по любому вопросу имел собственное, вполне правдоподобное мнение. Есть миф, что его «хождение во власть» началось с кухонного спора на бутылку коньяка. Едва ли! Исторические катаклизмы без людей типа Собчака так же невозможны, как Вальпургиева ночь без летучих мышей. Собчак пришел в политику, опираясь на ненависть народа к неуклюже скрываемым привилегиям: к домам из бежевого кирпича, где общая площадь в два раза больше жилой, к черным «Волгам» с занавесочками, к закрытым распределителям сырокопченой колбасы… Именно Собчак стал теоретиком и практиком нового подхода к старой проблеме: если народ не любит скрытых привилегий, значит, человек, облеченный властью, должен быть открыто богат и благоустроен, причем независимо от результатов его руководящей деятельности и даже вопреки им. И началась собчачизация власти… Кто приезжал в собчаковский Питер, видел, как ветшает Северная столица, как нищают люди, как эрмитажные атланты не валятся на головы экскурсантам только благодаря многовековой выдержке. Новый же мэр мгновенно из тощего микрофонного правдоискателя преобразился в дородного поедателя устриц, перебрался в квартиру рядом с Зимним дворцом и стал массовиком-затейником международного уровня. Но самое главное: он стал одним из создателей нового стиля взаимоотношений власти и народа. Этот стиль принципиально отличался от линии КПСС, навязывавшей подданным свою убогую, упрощенно-марксистскую, но все-таки логику. Новый принцип гласил: у этого быдла вообще нет никакого логического мышления, поэтому можно лепить любой вздор — пипл схавает… Кстати, приватизация — всего лишь частный случай собчачизации российской экономики и политики.
В точном соответствии с этим новым принципом и вел себя Собчак, будучи мэром. Точно так же ведет себя он и теперь, когда журналисты стали печатать о нем разоблачительные материалы, а следственные органы задавать некоторые вопросы. Любой студент юрфака, если за ним нет греха, спокойно пойдет по адресу, указанному в судебной повестке. И вдруг безвинный профессор права пугается вызова к следователю, точно монашка, обнаружившая у себя под подушкой искусственный фаллос. Где же логика? Ах, я совсем забыл, что мы с вами логическим мышлением не обладаем и наше дело, глядя в телевизор, просто сочувствовать несчастному экс-мэру, затравленному супостатами до тяжкого сердечного недуга! Постойте, какими такими супостатами? У нас же не мафиозный паханат, а демократическое общество во главе с гарантом! А если и есть некоторые странности, выражающиеся иногда, например, в танковой стрельбе по парламенту, то почему же Собчак не замечал этого, возглавляя вторую столицу и активно участвуя в разработке новой конституции свободной России? Бывшему мэру обижаться на нынешнюю российскую действительность так же нелепо, как арестованному наркому Ежову сетовать на жестокость следователей НКВД. Впрочем, я опять забыл, что у нас с вами нет и не может быть логического мышления,
