не торжественным!
Окончательно терпение лопнуло, когда Шумилин увидел, как один парень в пятом ряду просто-напросто спит, уперев в переднее кресло оплетенные набухшими венами руки и положив на них черную кудрявую голову. Шумилин обернулся и поинтересовался у Ноздрякова, кто этот спящий красавец.
– Где? А-а… Бареев, наладчик из упаковочного цеха. В прошлом году после ПТУ пришел… Сейчас разбужу!
И когда на трибуне сменялись выступающие, Ноздряков громко и ядовито заметил:
– Бареев, спать нужно дома, а не на собрании!
Наладчик вскинулся, обвел зал красными, непроснувшимися глазами, опомнился наконец, встал и извинился. Тут бы Ноздрякову успокоиться, но его, как и древних римлян, погубило излишество.
– Стыдно, Бареев! – возвысил он карающий голос. – Перед товарищами стыдно, перед районным комитетом стыдно!
– Извините, – раздражаясь, повторил парень.
– Ладно, садись. Мы потом с тобой поговорим!
– Почему же это потом? – вдруг дерзко спросил Бареев, и первый секретарь заметил, что у него по- хорошему упрямое лицо. – А мне не стыдно! Я третьи сутки с линией колупаюсь. Но даже если бы я трое суток подряд дрых – все равно на вашем собрании заснул! Это трепология какая-то, а не собрание!
Зал очнулся.
Головко забыл про терзавшую его большую государственную мысль и оторопел. Лешутин подался вперед. Шумилин почувствовал спиной, как похолодел Цимбалюк. Ноздряков утратил родную речь.
– Отчетный доклад, – кипел наладчик, – вода на киселе! «Мы подхватим! Мы оправдаем! Мы еще выше поднимем!..» Чего же не поднять? От слов не надорвешься. Да оттого, что в докладе все гладко, жизнь лучше не станет. А если честно говорить: откуда у нас каждый день такой стеклобой? От разгильдяйства! Жир рекой под ноги течет от безалаберности. Девчонки после ПТУ приходят, оборудования толком не знают и простаивают из-за ерундовой поломки! Ладно, о производстве главный инженер лучше скажет. А как мы живем?! Спохватываемся, что комсомольцы, когда взносы платим, и то некоторых не поймаешь. Помните, была встреча с ветеранами завода, пенсионеры рассказывали, как они жили, какой у них комсомол на заводе был! Послушаешь – обзавидуешься! А сейчас? Сегодня отчетно-выборное собрание, а в зале два с половиной человека, и то ведь Ноздряков целый день по цехам бегал, кудахтал: из райкома приедут, из райкома приедут! Вот и хорошо, что приехали, – пусть послушают. У нас половина молодежи в общаге живет, прямо за воротами. Занимается комитет общагой? Не занимается. Про совет общежития, в котором я сам якобы состою, только здесь, на собрании, и услышал. Нам три тысячи на спорт выделено, а завком на эти деньги уже который год новогодний стол устраивает. Это тоже дело нужное, но спорт-то тут при чем? А в результате получается: ребята у нас работают, пока прописку не получат, а потом – до свидания, на комбинат уходят; даже по комсомольским путевкам придут, осмотрятся мало-мало – и бежать…
– Правильно! Крышу в общаге почините! – вскочил парень из дальнего угла, и с его колен посыпались выигранные шахматные фигурки. – Дайте мне сказать!..
И тут началось.
– Веди собрание! – сквозь шум голосов прокричал Вале посеревший Ноздряков.
– Сам веди! – огрызнулась она.
– Да они как с цепи сорвались! – с возмущением повернулся к секретарю парткома Головко.
– Комсомол! – уважительно усмехнулся Лешутин.
12
Собрание закончилось, и разгоряченные комсомольцы нехотя разошлись. В зале остались только заводские руководители, Шумилин и новый комитет ВЛКСМ, в котором начисто отсутствовал согласованный во всех инстанциях Ноздряков, но зато наличествовал красноречивый наладчик, сам не ожидавший такого оборота; от изумления он прочно замолчал – тем более что ребята предлагали в секретари именно его. Но лидера так и не выбрали, Головко решительно заявил: кандидатуру сначала необходимо обговорить с директором.
Когда стали прощаться, первому секретарю, словно заезжей знаменитости, вручили гвоздики, украшавшие стол президиума, но он тут же передарил букет засмущавшейся Вале Нефедьевой.
У самой проходной его догнал Цимбалюк.
– Николай Петрович! – задыхаясь, проговорил он. – Цветы забыл! Просили передать…
– Со второй попытки, значит… Мне их уже один раз вручали.
– Я не видел. Я Ноздрякова успокаивал.
– Переживает?
– Не понимает!
– А ты сам-то понимаешь?
– Естественно. Нужно было Бареева заранее в список выступающих включить.
– Вот так, да? Или просто не будить.
Цимбалюк вдумчиво улыбнулся, показывая, что юмор начальства оценен, и поинтересовался:
– А кто будет секретарем? В кадровом резерве у нас Нефедьева.
– Народ хочет Бареева.
– Головко никогда не согласится!
