не пошутил бы.
Надо сказать, Галя злилась часто: не только из-за подводной охоты и не только во время отпуска. Впрочем, ее можно понять. Реже всех видят своих мужей жены разведчиков, заброшенных в тыл врага и там натурализовавшихся. На следующем месте после них – супруги комсомольских работников. И тем не менее Галя все время твердила, что ее единственная мечта – хоть сколько-то дней отдохнуть в одиночестве. Но тот генеральный скандал разразился именно потому, что Шумилину пришлось на несколько дней раньше вылететь домой. В нынешнем году торопиться некуда, только это уже не имеет никакого значения. И отзови его сейчас из отпуска, кажется, он был бы доволен. Отдыхать надоело, соскучился по дочери, по райкому.
«У человека всегда есть цель, – рассуждал Шумилин, выходя из столовой, – три недели назад не терпелось в отпуск, сейчас хочется домой».
…Наверное, ни одно желание в жизни первого секретаря Краснопролетарского РК ВЛКСМ не сбывалось так быстро: в холле спального корпуса его окликнула дежурная и протянула бланк срочной телеграммы: «РАЙКОМЕ ЧП ЗВОНИ КОМИССАРОВА».
«Что же могло случиться?» – нервничал Шумилин, пробиваясь на междугородную станцию, державшую глухую оборону от абонентов. Но дозвониться все-таки удалось.
– Алло, райком? Надя? – закричал он изо всех сил, хотя слышимость была вполне приличная. – Что у вас случилось?
– Алло, Коля… Николай Петрович… алло! – ответил тревожный голос. – Коля, представляешь, какой ужас: сегодня ночью кто-то забрался в райком, в зал заседаний, и нахулиганил…
– Что значит – нахулиганил?
– Это не телефонный разговор, Ковалевский уже знает. В горкоме тоже…
– Вот так, да? А милиция?
– Милиция уже была. С собакой. Коленька, прилетай скорей, я же одна за всех. Мы слет готовили, а здесь такое! Ты же знаешь, Кононенко раньше времени уехал, я одна осталась…
– Не рыдай. Вечером вылечу, завтра буду в райкоме. Сегодня что, суббота? Вызови с утра весь аппарат. Разберемся. Пока.
Шумилин повесил трубку, потом узнал телефон местного горкома комсомола и позвонил первому секретарю, тот внимательно выслушал просьбу столичного коллеги, записал данные и обещал выбить бронь. Из телефонной кабины, куда несколько минут назад вступил расслабленный отдыхающий, вышел энергичный, сосредоточенный ответственный работник.
«А пашут они тут, как мы! – с запоздалым недоумением отметил он. – Сегодня же суббота!»
Привыкший по роду деятельности иметь перед носом перекидной календарь, в отпуске Шумилин прежде всего сбивался со счета дней, но какой день сегодня все-таки сообразил: утром из окна пансионата он видел несущих букеты черноволосых школьников – таких неожиданных для курортного городка, где, оказывается, тоже учатся. Тогда все ясно: первого сентября Шумилин сам был бы на работе.
– Ты куда пропал? Худеешь, что ли? – улыбаясь, остановил его томившийся тут же в телефонной очереди сосед по столику – завотделом из Вологодского обкома комсомола.
– Да ты понимаешь: какие-то идиоты ночью в райком залезли…
– Махновцы балуют!
– Я серьезно. Надо лететь… Так что будешь в наших краях, заглядывай в Краснопролетарский. Только на спутай: есть еще Красноармейский. Бывает, ошибаются.
– Не спутаю… Дак я думал, ты смеешься… Это ж на весь город ЧП!
– Вот так, да? Ты мне объясняешь?
– Дак я думал… Может, тебе помочь собраться?
– Спасибо – я успею.
– Ну, тогда счастливо! Ты, старик, держись: может, все обойдется…
И, наверное, из-за того, как помрачнело и напряглось лицо этого в общем-то малознакомого парня, с Шумилина окончательно слетело курортное благодушие. Поднявшись в номер, он вытащил из-под кровати запылившийся чемодан, нарисовал пальцем на крышке печальную рожицу и начал укладываться – по- мужски все комкая и кидая в одну кучу. В голове прочно засели неизвестные хулиганы, но при этом почему- то и деталях встала перед глазами прошлогодняя ссора.
Год назад, вот точно так же после разговора с райкомом, он собирал вещи, а Галя молча лежала на кровати, отвернувшись к стене: накануне они объяснялись по другому поводу. Сборы мужа она поняла по- своему:
– Я тоже думаю – нам пора развестись…
– Не говори ерунды! Я звонил в райком: Кононенко на военную переподготовку забрали, а Комиссарова в больнице с аппендицитом. Некому слет вести. Ты со мной полетишь или останешься?
– Неужели без тебя не обойдутся?
– Ты же знаешь, что нет!
– Ну, конечно, во всем – первый!
– Мне не смешно.
– И мне не смешно. Только, знаешь, Коля, – подозрительно ласково заговорила она, переворачиваясь на спину и глядя в потолок, – отстань ты от моей жизни! Ну тебя к черту с твоими постоянными авралами и ЧП. Ты мне иногда напоминаешь чайник из учебника: кипишь не потому, что горячий, а потому, что высоко подняли. Оттого, что ты Первого мая на трибуне стоишь, мне жить не слаще. А если ты такой большой деятель – живи на трибуне! Зачем тебе семья, ребенок? Я хочу нормального мужика, который в семь часов
