– И вы считаете, что я каким-то образом…
– Я надеялась, вдруг вы сможете мне помочь, – с грустью улыбнулась я.
– А вам не приходило в голову, что это всего лишь совпадения?
– Их гибель? Допустим. Только кому понадобилось писать эти письма?
– Возможно, у вас есть враги, о которых вы даже не подозреваете, – пожал он плечами, я в ответ кивнула. «Возможно, и есть. Глупо было приходить сюда. На что я в самом деле надеялась? Хорошо, что он хоть выслушал меня, а не выгнал сразу, приняв за сумасшедшую». – А вы… вы пробовали обратиться в милицию? – вдруг спросил он, вроде бы слегка стыдясь своего вопроса.
– Да, конечно. – Теперь я уже жалела, что не ушла пять минут назад, я трачу его и свое время. Что, если мне отпущено его очень мало? День? Несколько часов?
– Они решили, что ваши догадки… – Он смутился.
– Они не назвали меня сумасшедшей. Один молодой человек даже вызвался помогать. Он подозревает, что некто в нашем отделе, желая занять место начальника, освобождается от конкурентов, запугивая их.
– Что ж, это более правдоподобно… хотя… Послушайте, вы ведь тоже получили письмо, вы…
– По сценарию я должна скончаться со дня на день, то есть по-настоящему еще вчера, но на этот раз он почему-то медлит.
– Кто? Убийца?
– Азазель. Вы в него верите? Как, по-вашему, он существует?
– Я верю в то, что очень многое вокруг нас мы еще не успели познать. Есть вещи необъяснимые, мистические. А как их назвать… Вот что, расскажите мне все подробно с того момента, когда все это началось. Знаете, у меня странное чувство. Я вдруг понял сейчас, что ждал вас. Известия, которое вы принесете. Я понимаю, как странно это звучит, но иногда движения души невозможно выразить словами.
Я не очень верила, что мой подробный рассказ так уж необходим. Возможно, человек просто желает удовлетворить свое любопытство. Впрочем, я могу быть не права, и он искренне хочет помочь. В любом случае я ничего не теряю. Мою историю он слушал очень внимательно, с интересом, я наблюдала за его лицом, за сменой выражения: от настороженно внимательного до растерянного.
– Если вы правы… – когда я замолчала, начал он и вновь смутился. Ему не хотелось обижать меня, но и в духа пустыни поверить трудно, хотя он и был экстрасенсом и считал, что вокруг много непознанного. А я сама верю? Неужели верю? – Вы убеждены, что о вашей истории, я имею в виду гибель девочки, никто не знает?
– Мама уничтожила все фотографии. Вряд ли она кому-то рассказывала об этом случае. За исключением психолога, конечно. Но та женщина умерла. А ее бумаги, если верить дочери, сгорели.
– Психолога? – Он еще больше нахмурился. – Знаете, это напомнило мне одну историю, она произошла несколько лет назад. Если бы я не был уверен, что… – Я так и не узнала, что он собирался сказать. В дверь позвонили. – Извините, – поднимаясь, бросил Владимир Федорович. – Это, наверное, сантехник. У меня кран в ванной течет. Одну минуту.
Он ушел, плотно прикрыв за собой дверь кабинета. А я, оказавшись одна, начала разглядывать корешки книг, стоящих в книжном шкафу напротив. Книги были старинные, в дорогих переплетах. Я сидела, сложив руки на коленях, и вдруг почувствовала беспокойство, которое очень быстро переросло в страх. За спиной кто-то был. Я знала, что это невозможно, раз я сижу спиной к стене, кресло придвинуто к ней почти вплотную. «Там кто-то есть», – подумала я, боясь повернуть голову. Я едва сдержалась, чтобы не позвать на помощь. Сжала пальцы до ломоты в суставах, зажмурилась, боясь шевельнуться. «Почему он так долго не возвращается? Это только кажется. Для тех, кто ждет, время всегда тянется медленно». На самом деле прошло минут пять, максимум семь. Это для меня время растянулось на полчаса, я жду, исходя дрожью от страха. Я могу выйти из комнаты и позвать Горбовского. Скажу, что у меня нет времени ждать. Да, именно так, мне позвонили, у меня срочное дело. Господи, какая тишина в квартире. Почему я не слышу голосов? Они же должны разговаривать. Ни звука голосов, ни шороха… Только слабый звук улицы доносится из-за окна. Я перевела взгляд на часы, стрелка двигалась чересчур медленно. Встать и уйти. Просто уйти без всяких объяснений. Я смотрела на дверь и начала шептать:
– Открывайся, открывайся… пусть он войдет.
Поток холодного воздуха вдруг коснулся моих ног, и сердце забилось с бешеной силой, я хотела закричать, я даже открыла рот и в то же мгновение услышала протяжное: «А-а-а…», совсем рядом, за дверью. Я вскочила и бросилась бежать, толкнула тяжелую дверь кабинета и в первое мгновение увидела только женщину напротив у распахнутой входной двери. Женщину в сером пальто, с волосами цвета спелой вишни, яркая помада, распахнутый в крике рот. Она прижимала к груди руки, в левой была хозяйственная сумка. Женщина перехватила ее двумя руками, потому что она, должно быть, была тяжелая, и продолжала кричать. Это выглядело нелепо и даже смешно до тех самых пор, пока я еще кое-что не увидела. На полу, возле ее ног, лежал Горбовский. Лежал лицом вниз, подобрав под себя руки. Он был неподвижен, и эта неподвижность испугала меня больше, чем крик женщины.
– Что случилось? – спросила я. Голос мой звучал хрипло, и мне пришлось откашляться. Она подняла на меня глаза, в них был страх и недоумение, но кричать она перестала, только тяжело дышала, открыв рот.
– Кто вы? – в свою очередь спросила она.
– Знакомая Владимира Федоровича. – Я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно. – Что произошло?
– Не знаю, – отчаянно замотала головой женщина. – Я иду, а он лежит здесь. Он же мертвый. Мертвый?
– Где телефон? – больше не слушая ее, спросила я, она что-то ответила, но я уже достала мобильный, торопливо набрала 03. Вопросы женщины из «Скорой помощи» звучали деловито и спокойно, должно быть, это подействовало на меня, я задышала ровнее и смогла объясниться вполне здраво.
«Скорая» появилась через несколько минут. Все это время мы молча стояли над трупом, не в силах что- то произнести или хотя бы покинуть прихожую. «Он мертв», – думала я, и меня ничуть не удивляло, что
