– Ты опять с Резо? – спросил Клим, не зная, что сказать.
– Да. Он поправился. Вы в магазин? Пойдемте вместе.
– Нет. Я жду здесь знакомого.
– Вот оно что…
Пауза. Климу хотелось встряхнуть меня за плечи и крикнуть: «Варя, посмотри, пожалуйста, это ведь я, ты меня узнаешь? Неужели ты совсем ничего не помнишь?» Конечно, я ничего не помнила.
– Мне надо идти, – сказала я виновато.
– Да… – Клим пожал плечами, сел в машину и через пару секунд исчез за углом.
– Ну и чего ты вылупился? – спросила я у Резо.
– Ты притворяешься, – сурово сказал он.
– Тебя не спрашивают. И вообще, не смей вмешиваться в мои дела, а тем более критиковать меня. Ты охранник, и только-то.
Я разозлилась не на шутку и стала прикидывать: может, вновь на время лишить Резо трудоспособности. Будто прочитав мои мысли, он насторожился и обиженно засопел.
На следующий день я отправилась в парк, Клим мог приехать, а мог и не явиться, но все равно уже в два часа я сидела на скамейке, отправив Резо под липы на приличное расстояние.
– Только попробуй открыть рот или показаться, когда тебя не просят, – прошипела я и даже топнула ногой. Потом надела шляпу и раскрыла книгу.
Я считала, если Клим и появится, то где-то через час. Однако очень скоро он уже шел по аллее. Увидел меня издали и ускорил шаг.
– Привет, – подняла я голову от книги. – Я нашла свою шляпу (все это время я периодически теряла ее и вновь находила).
– Она тебе очень идет. Ты в ней такая красивая. – Он сел рядом и взял меня за руку. Вещь прямо-таки невероятная, Клим страдал. – Что ты читаешь? – спросил он и взял книгу из моих рук.
– Не знаю. Стихи.
– Ты любишь стихи?
– По-моему, читать стихи довольно скучное занятие. Но мой доктор говорит, я обязательно должна учить стихи. Это укрепляет память. Я не понимаю, что он имеет в виду, он вообще довольно сумасшедший. Но она тоже так считает, и я учу… Знаешь, она опять видела человека, того, который разбил зеркало. Она очень боится, потому что они совсем рядом.
– Ты тоже боишься?
– Я? Не знаю… Я не могу их вспомнить. Иногда я думаю, что вспомнила, но это не так. Они делали с ней ужасные вещи… Она говорит, я была там и поэтому сошла с ума. Чепуха, правда? На самом деле это она сошла с ума, ведь меня они не трогали. Я просто стояла и смотрела. Я знаю, так было, но ничего не помню.
Клим молчал, держа меня за руку и глядя прямо перед собой. Эти дни он провел в поисках, но искал не Монаха, как я надеялась, а пытался побольше разузнать обо мне. Особого труда это не составило. И вчера он уже точно знал: я та самая Варвара Салтыкова, случайная подружка Монаха, к которой он, Клим, три года назад послал своих ребят. Когда сомнений на этот счет не осталось, он почувствовал, что земля уходит из-под ног, и впервые задумался о том, что мир устроен непросто, и судьба – не пустое слово. После этого открытия он сидел в своей машине часа полтора, пялился в темноту за окном и всерьез подумывал застрелиться (вот этого я бы ему не советовала, доброхоты и так найдутся). К утру глупые мысли его оставили, но он был подавлен, растерян и смертельно боялся. Сейчас, сидя на скамейке рядом со мной, он принял решение. И я не сомневалась, что задуманное он выполнит.
– У тебя рука холодная, – сказал Клим. – Ты не озябла?
– Нет. Будет дождь. Сегодня непременно будет дождь.
Мы пошли по аллее, а Резо пристроился сзади и награждал Клима такими мыслями, что я не выдержала и рявкнула:
– Прекрати сейчас же!
Клим удивленно посмотрел на меня, потом на Резо.
– Почему ты рассердилась?
– Пусть не смеет думать о тебе гадости.
– Ты знаешь, что он думает?
– Конечно. Это совсем нетрудно. Он считает, что ты не должен держать меня за руку, потому что я сошла с ума, а виноват в этом ты. Что за глупость, скажи на милость? Он ужасный дурачок и врун, к тому же я ему никогда не верю.
Услышав такое, Резо демонстративно приблизился и заявил:
– Папа велел быть к обеду. Нам еще полчаса добираться домой.
– Слышишь, что болтает этот сумасшедший? – засмеялась я, но пошла за своим охранником.
Клим посадил меня в машину и сказал:
– Смотри больше не теряй свою шляпу. Она мне нравится.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – попросила я, он поцеловал и улыбнулся, а нам вдруг стало горько: и ему,
