работах уже пять человек защитились, а он все в научных сотрудниках. Зная его мамашу, представляю, что теперь начнется. Да и Верка… Вряд ли он устоит. Ни в какой музей картины он не отдаст. Искалечат они жизнь парню, вот увидите. От этих чертовых денег не будет прока. Знаете, что я решил? Завтра с утра сбегу отсюда.
– Не поверите, я предлагала сестре то же самое.
– И правильно. Надо уносить ноги. И ни в коем случае не брать эти деньги. От дьявола не может быть добра.
Надо сказать, произнес он это так убежденно, что я поверила. И даже подумала, а не вызвать ли такси прямо сейчас, чтобы вскоре оказаться в своей квартире и забыть про эту семейку. Потом я подумала о Таньке и решила, что лучше остаться до утра. Если ей хочется просидеть здесь три дня, ради бога, а меня пусть уволит. Но, когда мы подошли к дому, возникла еще мысль: оставлять здесь сестрицу одну, пожалуй, опасно, а вслед за этим вот какая догадка озарила меня: Антон рассказывал мне все это с одной целью – чтобы я покинула дом, а он в результате получит на две тысячи больше. Короче, разводит, как пчелок, а я… Как видно, моя внешность в очередной раз сыграла со мной гнусную шутку, парень хоть и отпускал комплименты моему уму и сообразительности, но так и не смог поверить, что я не идиотка.
Мы мило простились в холле, я вошла в свою комнату, заперла дверь и прорычала сквозь зубы:
– Ну, ладно.
Конечно, я тут же позвонила сестрице. Нечего говорить, как она была потрясена чужим коварством.
– Ты там держи ухо востро, – напутствовала она меня, и я поклялась, что ни одного причитающегося им с Витькой доллара не провороню.
Чужое пренебрежение к моему уму больно ранило, вместо того чтобы лечь спать, я устроилась в кресле возле окна, уставилась в потолок и принялась размышлять. «Требуется кое-что выяснить об этой семейке», – подумала я и, решив начать с покойного, набрала номер своего бывшего работодателя. Несмотря на то что я считала его подлецом и жмотом, расстались мы не только мирно, но даже дружелюбно, а если учесть, что он мужчина свободный, то ничто не мешало мне позвонить ему в столь неурочный час, сославшись на важное дело. Эдик, то есть Эдуард Васильевич, мне невероятно обрадовался.
– Оленька, солнышко, рад тебя слышать. Чем занимаешься?
– Пытаюсь сохранить сестрице деньги.
– Очень интересно.
– Мне тоже. У меня к тебе вот какой вопрос. Ты был знаком с Костолевским Львом Вениаминовичем?
– Да. Но он умер. Кажется, месяц назад.
– На самом деле его убили.
– Да-да, в новостях что-то такое говорили.
– Ты его хорошо знал?
– Нет. У старика был скверный характер. Пару раз я имел с ним дело, после чего поклялся обходить его стороной.
– А что ты скажешь о его коллекции?
– Что сказать, – вздохнул Эдик. – Коллекция неплохая. Шишкин есть, Айвазовский… Маковский есть… кое-кто из авангардистов.
– То есть он серьезный коллекционер?
– Лева? Побойся бога. Он вообще не коллекционер. Коллекционер – это… это наш Градовский, не ест, не пьет, только думу думает, что и где… Ну, ты поняла. Коллекционер за любимую картину не только деньги, кровь свою до капли выкачает. А Лева так… любитель. Коллекция досталась ему от тестя, тот был каким-то партийным боссом в Министерстве культуры. Ни черта в живописи не соображал, зато цены на рынке знал хорошо. Смог привить любовь к искусству дочке, она училась в Строгановке, где и встретила Левушку. Художник из него такой же, как и коллекционер. Пользуясь покровительством тестя, он делал маленький бизнес, здесь продаст, там купит. Потом тесть умер, и он получил его картины. Это и есть его коллекция. Сам он к ней ничего существенного не прибавил. И практически ничего не продавал. В общем…
– Подожди. На что же он тогда жил?
– Вот этого не скажу. Сам диву давался. В прежние времена он числился экспертом в музее, потом вовсе нигде не работал. Могли быть какие-то сбережения, доставшиеся от тестя, но, учитывая нашу российскую историю, они должны были раз пять сгореть. Думаю, он все-таки провернул какую-то аферу, потому что как-то вдруг разбогател. То жил в обычной даче, в Дубровке, она, кстати, тоже от тестя досталась, ходил во фланелевых брюках и вдруг отгрохал особняк прямо в заповедной зоне. Ты знаешь, сколько там земля стоит? Сказать страшно. – Если уж Эдику страшно, значит, мне и знать ни к чему, чтоб по ночам не кричать. – А у него еще такой дом, каких поискать.
– И откуда на него такое богатство свалилось, ты не знаешь?
– Самому очень интересно. Коллекционеры народ мутный… В общем, последние лет пятнадцать он сидел в своем доме, практически ни с кем из наших не общался, ничего не продавал и очень редко что покупал. У меня купил две акварели. А чем он тебя заинтересовал?
Пришлось объяснить Эдику, что я делаю в доме Костолевского. На него это произвело впечатление.
– Если наследник решит продать картины…
Я обещала ему свое содействие и вновь вернулась к Костолевскому.
– На его счетах денег немного, и это здорово удивило родню. Его ведь считали миллионером.
– Чему удивляться, – вздохнул Эдик. – Коллекционеры живут тем, что постоянно что-то продают, что-то покупают. Разумеется, если нет другого источника доходов. Он ничего не продавал и не покупал. О других
