– Сможешь, – вновь улыбнулся он. – Я договорился. Они остановятся в кафе на выезде из города, юго- западное направление. Кафе называется «Терек», у тебя будет минут пятнадцать, парни не станут мешать. Примерно в 12.30 они подъедут…
– Спасибо, – пробормотала я, обнимая его, и едва не разревелась, хотя слезливости в себе ранее не замечала.
– Перестань, ты же знаешь, как много я готов для тебя сделать.
Реветь сразу расхотелось, и благодарность куда-то испарилась, потому что Машка оказалась в психушке не без его участия.
– Спасибо, – еще раз сказала я, а он посмотрел как-то странно, отвел глаза.
– Тони хотел ее видеть.
– С какой стати? – нахмурилась я. – Он ее бросил.
– Ты слишком строга к парню, – перебил Рахманов. – Он переживает. Не знаю, почему они расстались, но уверен, его вины в том нет.
На самом деле Тони бросил Машку, когда узнал, что она наркоманка. Рахманову об этом, скорее всего, известно, но если есть желание повалять дурака…
– Значит, он тоже там будет?
– Наверное. В санатории ее можно будет навещать, кажется, раз в месяц, я уточню позднее…
– Как долго она там пробудет? – спросила я, хотя знала, что вопрос этот задавать не стоило.
– Ты же понимаешь, и такое решение вопроса стоило мне немалых сил…
Разумеется, я знала. Только неизвестно, намного ли лучше тюрьмы этот санаторий, в который Машку к тому же упрячут на неопределенное время.
Ближе к полуночи Рахманов ушел, а я еще долго бродила по квартире, отмеряя нервными шагами три метра в одну сторону и пять в другую, изводя команданте бессмысленными вопросами. Иногда я вдруг замирала, уставясь в пол, и начинала что-то быстро-быстро говорить, потом вновь принималась двигаться, точно животное в клетке, которое все никак не желает смириться с очевидным фактом, что вольная жизнь в прошлом, а действительность – это узкое пространство от стены до стены. Я придумывала, что скажу Машке, нервничала, сбивалась… На самом деле я просто боялась этой встречи. Боялась увидеть в ее глазах презрение или равнодушие, что еще хуже.
– Главное, вытащить ее оттуда, – саму себя успокаивая, пробормотала я под конец, и команданте со мной согласился.
От ее красоты ничего не осталось. В первое мгновение я даже не узнала Машку, когда она вошла в кафе, затравленно оглядываясь, вздернув одно плечо, точно ожидая нападения и надеясь его избегнуть. Я сидела за столиком уже больше часа, не утерпев и явившись сюда раньше назначенного времени. В большом зале чистенького придорожного кафе я была одна, ждала, пялясь в окно, но машину все-таки проглядела, она подъехала с другой стороны. Звякнул колокольчик, и вошла Машка – в нелепом синем платье с белым воротничком, с коротко остриженными волосами, которые торчали в разные стороны, точно у грустного клоуна. Морщины не бороздили ее лицо, хотя у висков теперь была седина, как немое свидетельство страданий, делая ее человеком без возраста. Глаза потухли, в них застыла обреченность, на похудевшем лице они казались глубокими впадинами, как будто глаз не было вовсе. Кожа бледная, бескровные губы, словно жизнь покинула ее. Такое лицо бывает у смертельно больных.
Сердце мое сжалось, и на мгновение я решила, что рухну в обморок, такой непереносимой мне показалась первая минута нашей встречи, но Машка уже увидела меня, и на блеклых губах появилось подобие улыбки. Она шла ко мне, и я поднялась ей навстречу.
– Салют, – сказала она. Нас отделяло друг от друга несколько шагов, и она торопливо отодвинула стул, села, пряча от меня взгляд, и мне ничего не осталось, как сесть напротив. – Что, скверно выгляжу? – усмехнулась она, по-прежнему не поднимая взгляда. – Это ерунда. Чувствую себя Штирлицем, – добавила она, оглядываясь. – Как называлось то кафе? «Элефант»? Капуччино здесь подают?
– Нет. Только эспрессо.
– Черный кофе вредит моему здоровью, так сказал мой эскулап, – хихикнула Машка. – Ладно, закажи чаю. И пирожных, штук пять. Надо пользоваться моментом.
Нам принесли чай с пирожными, Машка помешивала ложкой чай, все еще пряча взгляд, а я мучилась невозможностью найти нужные слова. Молчание нависло, давя на плечи, а я все никак не могла собраться с силами.
– Как ты? – неуверенно начала я.
– Нормально, – кивнула Машка. – Не смотри, что выгляжу на два с минусом, правда, нормально. Врач сказал, что я избавилась от порока и впереди у меня новая жизнь. Счастливая, разумеется. Если я буду внимать голосу разума. Так что можешь меня поздравить. Идиот, – презрительно фыркнула Машка и впервые посмотрела мне в глаза. – Рогозин жив? – спросила резко.
Рогозин – еще один мечтатель из нашей команды, хотя, работая в прокуратуре, мог бы распроститься с иллюзиями. Идея покончить с Долгих и компанией принадлежала ему, Машка поверила его разглагольствованиям, и мы затеяли игру, в которой было столько же смысла, сколько и шансов на удачу.
– Жив, – кивнула я.
– Хорошо, – подумав, ответила Машка. – Значит, разделаться с ним они не рискнули. Хорошие пирожные… Меня постоянно почему-то тянет на сладкое.
– Машка…
– Молчи, – перебила она. – Все в порядке. То есть все так, как и должно было быть. Это я во всем виновата. Я. Не вздумай винить себя. Ты с самого начала знала, что наша затея гроша ломаного не стоит. А я возомнила себя Жанной д’Арк. А сама струсила, как только увидела того типа с «пушкой» и поняла расклад. Не вышло из меня героини. Кишка оказалась тонка. Только тебя подставила. Ты теперь небось за
