элегантностью строительной бабы. И с тем же звуком.
Но даже краткого обзора собственного тела мне хватило для того, чтобы сделать неутешительный вывод: меня подготовили к погребению в местных катакомбах, предварительно мумифицировав по рецепту египетских жрецов. Будут теперь экскурсии водить, показывать людям мои плотно перемотанные бинтами мощи.
Хотя, если честно, до состояния мощей моей тушке еще ой как далеко.
Тогда зачем меня так забинтовали? И почему попытка пошевелиться вызывает такую дикую боль? Особенно выделяется энтузиазмом левая нога.
Левая нога… руки… Пульсирующая боль во лбу… Значит, это был не сон?!!
– Саша! – все еще удерживая за кончик хвоста ускользающую надежду, закричала я. – Са-а-аша-а-а!
– Не надо кричать, Анна, – появившийся в дверях фон Клотц холодно посмотрел на меня. – Вы травмировать дети. Виктория только начать прекращать слезы после инъекция доктор. Слава спать, он тоже ранен. Доктор дать ему снотворное.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, Фридрих, – и так-то не очень правильная речь немца сейчас для меня была всего лишь набором слов. Или я просто не хотела его понимать?
– Вы очень сильно разбиться, Анна, – постарался накапать в склянку своего голоса несколько капель истинного участия господин фон Клотц. Но раствор получился слишком слабым, вода безразличия победила. – За вам будет ухаживать медсестра. Ее звать Грета, она не знать русский язык. Она будет делать то, что рекомендовать доктор. Слушать Грета, выполнять все, хорошо есть – и вы быстро стать на ноги. Но кричать больше не надо. – И фон Клотц повернулся, чтобы уйти.
– Подождите! – Я невольно дернулась, пытаясь удержать Фридриха, и, не выдержав очередной атаки боли, вскрикнула и заплакала. Проклиная себя за слабость, я прохлюпала: – Но как же Саша?! Что с ней? Вы нашли ее? Она серьезно пострадала?!
– Тело пока не найдено, – сухо сообщил белесый червяк и что-то прокричал по-немецки в глубину коридора.
Затем он вышел, не оглядываясь. Вместо него в комнату вплыл могучий буксир, покрытый белоснежным чехлом халата и с накрахмаленной трубой, в смысле – в шапочке. С собой буксир притащил штатив с прикрепленным к нему пузырем. Видимо, это и есть Грета. Она приблизилась, отыскала среди бинтов на моей руке нужное место и вонзила туда здоровенную иглу. Закачав в меня целый шприц какого-то лекарства, Грета приспособила пузыристое сооружение к другой руке. Убедившись, что все сделано правильно, она, не проронив ни слова, уплыла прочь.
Скорее всего, Грета сделал мне укол какого-то анестетика, поскольку физическая боль начала сдавать свои позиции, пока не превратилась в скукоженный комочек, притаившийся в моей левой ноге.
Но ее место заняла боль душевная, выжигая на своем пути все живое. «Тело не найдено». И все?! И это – о светловолосой хрупкой женщине с милой улыбкой и ласковыми голубыми глазами? О моей Сашке?! Ну, герр, ты еще бoльшая гнида, чем я предполагала!
Жидкое пламя боли, отчаяния, безысходности разливалось во мне все шире, все дальше. Словно вулканическая лава, оно ползло к мозгу. Я в оцепенении лежала на кровати, не в силах сопротивляться наступлению коллапса.
А потом я вспомнила… Вспомнила, как моя нога проваливалась на педали тормоза. И эта машина посреди дороги. И пустые глаза фон Клотца. И его попытка, пусть и вялая, не пускать с нами Славку.
ОН ЗНАЛ! Эта блондинистая крыса все знала! Все было подстроено, катастрофа должна была произойти – и она произошла.
И сделал это Фридрих фон Клотц.
Леденящая ярость девятым валом поднялась из глубины моей души и обрушилась на расползавшуюся по моему телу лаву боли, мгновенно превратив ее в корку пепла. Боль осталась со мной, она тлела и жгла в груди, но где-то там, далеко, под слоем гнева и холодной сосредоточенности.
Я не знаю, Сашка, чем ты могла помешать фон Клотцу, но обещаю – я разберусь во всем. Чего бы мне это ни стоило!
Значит, мне надо побыстрее встать на ноги. Что ж, я буду самой покладистой и послушной пациенткой в мире.
Следующие два дня я старательно лечилась: терпеливо переносила уколы и капельницы, обработку ран и перевязки, съедала все, что мне приносили, и потихоньку начинала вставать.
Слава богу, мои травмы не имели ничего общего с переломами. Во время перевязок я смогла вдоволь полюбоваться здоровенной зашитой раной на своем левом бедре, сорванной кожей на предплечье и ссадинами на кистях. И что-то еще было у меня на голове, в районе лба. Но что именно, разглядеть мне удалось лишь через два дня, когда я смогла наконец преодолеть гигантское расстояние, разделявшее мою кровать и дверь в санузел.
После утренних процедур и завтрака я минут сорок лежала в постели, кропотливо, как хомяк в защечные мешки, собирая крупицы сил. Насобирав шарик размером с яблоко, я пристроила его к солнечному сплетению и отважно двинулась в путь.
Всего каких-то двадцать семь с половиной минут, и я у цели! Вцепившись дрожащими руками в дверную ручку, я буквально ввалилась в санузел и стекла на унитаз. Не «в», а именно «на»! Потому что фарфоровый трон был, на мое счастье, закрыт крышкой.
Отдышавшись и ласково погладив разбушевавшееся сердце, я встала и заглянула в зеркало.
Только отсутствие в пределах досягаемости тяжелых предметов спасло испуганно блестевшее стекло от зверского уничтожения. Я понимаю, «неча на зеркало пенять, коли рожа крива», но не настолько же крива! Хорошо, что Лешка меня сейчас не видит.
Лешик, где же ты, а? Я так надеялась, что, не дождавшись звонка со сгоревшего вместе с машиной мобильника, ты примчишься сюда сразу же и поможешь мне разобраться во всем. Но тебя почему-то все нет и нет…
И никого нет. За прошедшие два дня я видела только Грету. Ни Вика, ни Слава не появлялись. Голубовский и фон Клотц – тоже, но мне их общество и не нужно сейчас, сил пока еще маловато. А ребят мне хотелось видеть, очень хотелось. Поддержать их, успокоить, защитить.
В том, что детям Саши нужны помощь и защита, я почему-то ни секунды не сомневалась.
Глава 25
Понадобилось еще два дня лечебного заточения, прежде чем я смогла вернуть себе способность передвигаться с относительной легкостью. Я оттачивала свое мастерство, наматывая круги по комнате и устраивая себе детсадовские физкультминутки. На большее меня пока не хватало, даже после десятиминутных подскоков и приседаний я со стоном падала на кровать.
Еще во время первой прогулки по комнате я убедилась, что дверь заперта. Фон Клотц, похоже, привык держать ситуацию под контролем, а я ему явно мешала.
Пятое утро моего домашнего ареста началось как обычно. Могучая Гретхен принесла мне завтрак. Она оказалась неплохой теткой, старательно выполнявшей свои обязанности. Моя покорность и исполнительность ей понравились, и Грета на первых порах даже помогала мне ползать по комнате.
Оставив мне еду, медсестра вышла, чтобы через полчаса вернуться в сопровождении сухопарого высокого типа, на котором белый халат ощущал себя свободно и непринужденно, словно на вешалке. Так, похоже, я вижу врача, который и зашил прорехи в порванной тряпичной кукле Анютке.
– Спасибо вам большое, доктор! – прочувствованно начала было я, но моя благодарственная речь, радужная и напыщенная, словно воздушный шарик, была навылет прострелена недовольным:
– Нихт ферштеен!
Благодарственная речь бесформенной тряпочкой опустилась на пол, где и была окончательно затоптана Гретой, вкатившей следом за доктором стеклянный столик.
Я с отвращением посмотрела на орудия пыток, аккуратно разложенные на его сверкающей поверхности. Что еще со мной собрался делать милейший доктор?
А доктор, как оказалось, явил мне свою персону с единственной целью – снять швы с ран у меня на ноге и на голове. Гм, снять – это не совсем подходящий термин в моем случае. Бесцеремонно выдернуть – ближе к истине. Этот сушеный богомол совершенно не заботился о том, чтобы у меня осталось как можно меньше
