Полкес представил Эйхману человека, из-за которого он приехал в небезопасную Европу из Иерусалима.
Эйхман, в свою очередь, с интересом разглядывал сидящего напротив человека.
— Доктор Рудольф Кастнер, — представил его Полкес.
Даже на первый взгляд этот человек произвел на Эйхмана впечатление. Высокий, поджарый, с внимательным ледяным взглядом, доктор Кастнер кивнул.
— Рад познакомиться, — сказал он. — Надеюсь, вам нравится этот ресторанчик? Самое спокойное и уютное место в этом сонном царстве.
Пока официант сервировал стол, беседа велась на нейтральные темы — о правительстве Виши и поведении де Гол-ля, этого французского верзилы, возглавившего бежавшую из Франции армию «лягушатников». Поговорили о снабжении Берлина и урожае года. Доктор Кастнер курил ароматные сигареты, доставая их из серебряного портсигара и прикуривая от серебряной зажигалки. Вел он себя непринужденно и хладнокровно, словно беседовал с коллегой, а не эсэсовским чиновником, от которого зависела судьба евреев, оставшихся на оккупированных территориях.
Его лоск и выдержка изумляли Эйхмана.
— У вас изумительная выдержка, — заметил он. — Вы моли бы стать идеальным гестаповским офицером, доктор.
Кастнер еле заметно усмехнулся и, прежде чем ответить, сделал ленивую затяжку.
— Я уполномочен руководством сионистского движения вести эти переговоры, — сказал он. — Полкнес посвятил вас в детали?
— В общих чертах, — сказал Эйхман, умышленно оставляя инициативу собеседнику.
— Нас беспокоит судьба многих евреев, которые пока еще находятся в Венгрии, — сказал Кастнер. — Не скрою, там находится много лиц, которых мы хотели бы видеть в Палестине.
Эйхман покачал головой.
— Наши руководители смотрят на эти вещи иначе, — сказал он.
— Фюрер дал указание решить еврейский вопрос до конца сорок третьего года. Вы сами знаете, что это значит.
Кастнер внимательно посмотрел ему в глаза и спокойно стряхнул пепел в пепельницу.
— Разумеется, — сказал он. — Но хорошо известно, что из любого правила бывают свои исключения. Мыс вами могли бы поискать компромисс…
— Например? — спросил Эйхман, глядя, как Полкнес разливает вино, жестом отпустив официанта.
— Мы могли бы выплатить за каждого из тех, в ком заинтересованы, определенную сумму.
— Я не думаю, чтобы это могло заинтересовать руководство рейха, — честно ответил Эйхман. — Как я понял, вас интересует не один и даже не десять человек. Вы рассчитываете на большее.
Кастнер едва заметно кивнул.
— Возможно, речь пойдет о сотнях или даже тысячах человек, — сказал он. — Это был бы хороший гешефт, господин Эйхман. Часть денег мы могли бы перечислить на отдельный счет в ту страну, где его владельцу было бы удобно открыть его…
Эйхман засмеялся.
— Все-таки не зря говорят, что в каждом еврее живет торгаш, — сказал он. — Мы еще не договорились в деталях, а вы уже пытаетесь купить меня, доктор Кастнер. Но ведь вам прекрасно известно, что я из СС, а СС денег не берет, эсэсовцу легче потерять жизнь, чем свою честь!
Доктор Кастнер нетерпеливо взмахнул сигаретой.
— Оставим это для агитационных брошюр, — сказал он. — Я понимаю, что за вашей спиной тоже не пусто и вам трудно принять решение сразу, не обсудив его со своим руководством.
Будем говорить откровенно, мы могли бы обеспечить порядок среди тех, кто останется в ваших лагерях. Они не будут бунтовать, они не возьмут в руки оружие, они будут терпеливо дожидаться своей участи. Взамен вы закроете глаза на то, что несколько тысяч отобранных нами людей эмигрируют в Палестину. Разумеется, вопрос о денежных компенсациях остается прежним и будет определен соглашением сторон. Вы считаете это справедливым?
— Я думаю, это будет правильным, — согласился Эйхман. — Что касается отобранных вами людей… Не будет ли справедливым, если мы их немного разбавим теми, кого отберем мы?
— Согласен, — сказал доктор Кастнер. — Но вопросы компенсационных выплат на этих лиц распространяться не будут. Я полагаю, что эти люди будут противостоять английскому влиянию в арабском мире? В этом будем заинтересованы и мы. Вы создаете в Европе свой тысячелетний рейх для немцев. Мы будем делать то же самое, но в Палестине. Вы изгоняете нас из Европы, мы с этим готовы смириться. В обмен на историческую родину, с которой нас так несправедливо изгнали.
— Вы меня удивляете, — сказал Эйхман. — Я не думаю, что вы так наивны, как пытаетесь показаться. Тысячелетняя империя не ограничится Европой. Это организм, которому будет нужен весь мир. Знаете, во времена кайзера была такая песенка. — Он прикрыл глаза и пропел:
Боюсь, что ее поют и сейчас. Даже более усердно, чем раньше!
— Пусть в этом разбираются вожди, — хладнокровно сказал Кастнер. — По моему мнению, все не так страшно. Вы — молодая нация, в вас играет сила. Придет время, и она уступит место мудрости. Фюрер не вечен, вечен народ, а народу однажды надоест убивать и захочется созидать. Мы подождем.
— Ожидание может затянуться, — сказал Эйхман. — В один прекрасный день вы можете обнаружить и себя, и свой народ возле возлюбившего вас Господа. Лично мне кажется, именно в этом спасение для евреев. Вы — нация-вирус, во все времена и во всем мире вы были изгоями. Евреи оказались слишком умны для всего остального мира. Тем они и опасны. Вы достаточно умны, и образованны, доктор, чтобы я опирался сейчас на исторические примеры.
Кастнер широко улыбнулся.
— Не старайтесь уязвить меня, — сказал он. — Во времена Чингисхана монголы вторглись в Персию и вырезали там всех, до кого смогли дотянуться. И что же? Империя не ушла в ничто, хотя от населения ее осталось чуть более десяти процентов. Вы забываете, мы были в египетском рабстве до Моисея, тем не менее мы выжили. Нас резали римляне, но мы снова выжили. Выживем и теперь, надо только запастись терпением, а нашему народу терпения не занимать.
— Я доложу ваши соображения рейхсфюреру, — сказал Эйхман, тайно восхищаясь способностью доктора вести разговор в нужном ему направлении. — Думаю, что мы можем найти определенные точки для взаимопонимания.
Он поднял свой бокал, в котором нежно переливалось «кьянти».
Доктор Кастнер чокнулся с ним, уважительно опустив край своего бокала чуть ниже бокала Эйхмана, словно признавая, что окончательное решение принадлежит собеседнику и его окружению в Германии.
— Послушайте, доктор Кастнер, — сказал Эйхман, делая маленький глоток восхитительного вина. — Но ведь тем, кто останется у нас, им ведь будет обидно, что вы спасаете избранных?
Кастнер качнул головой, неторопливо достал свой серебряный портсигар, так же неторопливо
