слоем плесени. Выходит, и вправду смерть безнадежна, раз хлеб не полагается ушедшим душам… Хлеб! Хлеб напрасно гибнет, и никому нет до этого дела…
Уршанаби выгрузил души, как бревна, таская их на плече, и оттолкнулся веслом. Лодка пошла обратно. Души сейчас же обрели признаки жизни. Кто-то метнулся было в реку, но перевозчика было не догнать. Кто-то заплакал. Кто-то лег и попытался заснуть, видно, жизнь наполнила его душу усталостью. Но в смерти не бывает снов, и глаза мертвецов не закрывались…
Все, собравшиеся на берегу, были зрелыми людьми. Наверное, в посмертьи они вновь обретали тела времен собственного расцвета — вместо стариковских. А те, кто ушел из жизни в детском возрасте, становились за порогом такими, какими должны были стать на другом берегу через десять, пятнадцать или двадцать солнечных кругов после того, как мэ их прервалась.
Душам не позволили разбрестись. Скоро их окружила стая огромных рыкающих львов. А с неба… или нет, сверху откуда-то, нет неба в смерти, нет солнца и луны, а есть только высокий сумеречный потолок, — так вот, оттуда, с потолка, явилась стая крылатых баранов с копьями.
Тыкая остриями в человеческие тела, бараны погнали людей к высокой стене из серого камня. Львы следовали по сторонам, никому не давая отделиться от общей толпы и сбежать. И души, подчиняясь копейным уколам, почти бежали. Потому что боль в смерти есть.
Все они, дойдя до стены, двинулись вдоль земляного вала. Ни единой травинки не росло на скользкой глинистой почве. Сырой туман висел так низко, что за ним едва-едва угадывались каменные зубцы и башни. Бараны и львы остановили человеческое стадо у ворот. Створки… странные створки из того же серого камня, как будто закрой ворота, и стена сомкнется, не оставив ни трещинки на месте ворот… так вот, створки были распахнуты наружу. Над воротной аркой грубо вытесан знак «оттаэ» — восемь. Выходит, для жителей земли Царства здесь приспособлены особые ворота. Может быть, людей эламитов принимают под Шестеркой, а горцев, старший народ, — удостоили единицей… Впрочем, какая разница для мертвеца, где стоять и куда идти, ведь отсюда нет возврата.
Сразу за воротами открылся широкий двор, мощенный диким горным камнем, столь драгоценным во всей земле Царства — от моря до самого канала Агадирт и полночного вала. Посреди двора стояли восемь кресел из черного металла. Такого не знал никто из ниппурцев. На возвышении — трон, искусно вырезанный из кости, а что за кость, думать не хочется… За троном, шагах в десяти — двухэтажный дом. Преужасный! — поскольку собран он весь из того же черного металла, поседевшего (видно, от старости) рыжими пятнами. Прямо на стене его грубо намалеван чем-то алым все тот же знак «оттаэ», что и на воротах. За ним — бесконечная равнина, даль ее укрыта густым серым туманом.
Из железного дома вышла женщина в одеянии, которое любят у суммэрк: четыре короткие юбки, сшитые из полос кожи неравной ширины и надетые одна поверх другой. Выше пояса она была обнажена, и с телом ее происходило странное: контуры груди, плеч, рук слегка расплывались, и сколько мужчины из толпы мертвецов ни пытались разглядеть подробности, ничего не получалось; но каждый из них почему-то подумал, что при жизни не видел никого прекраснее. Смотрели на лицо. С ним тоже… творилось непонятное. Никто не умел остановить взгляд на подбородке, на носу или на лбу. Не получалось. Огромные глаза, узкие, как у полночных кочевников. Выкаченные белки и темные пятна чудовищно больших зрачков с радужками… Слишком больших для человека. Так вот, глаза приковывали к себе все внимание, нимало не оставляя его для прочего. Глаза… невообразимо хороши, так хороши, что даже ужасны. Чего больше в них — красоты или угрозы?
Женщина хлопнула в ладоши. Села в одно из восьми кресел и принялась раскладывать на коленях рабочий прибор писца. Есть такой обычай в земле Царства: женщинам позволено исполнять работу писцов. Так, значит, и в тех местах, где судят души умерших, этот обычай соблюдается…
Из железного дома вышли двое мужчин, похожих на Эн-лиля, как две капли воды. Они заняли еще два кресла. Один из них поставил перед креслом маленькую деревянную скамеечку для ног, но скамеечка оказалась слишком узкой, и левая ступня в сандалии то и дело соскальзывала вниз. Мужчина сделал неуловимо быстрое движение рукой. Сейчас же вместо двух ног на скамеечку лег толстый рыбий хвост, отросший прямо из торса.
Затем появились четыре раба с носилками, на которых возлежала худая изможденная старуха — кожа клочьями свисает с черепа. На голове у нее серебряная диадема: толстый обруч грубой работы, один высокий треугольный зуб спереди, над лбом, а из этого зуба торчат четыре пары изогнутых кверху рогов. Диадема украшена сердоликом, лазуритом и сверкающими камнями, имя которых Ниппуру неизвестно. Рабы сажают старуху на трон.
…Однажды Энлиль ответит на очередной вопрос любопытствующего Халаша, почему, мол, остались пусты прочие кресла: «О! Чего ради мы не сделали лугалем Кадана? Наверняка он был бы сообразительнее тебя. Все так просто! Милейший пастух… э-э… лугаль! Нас там нет, потому что мы здесь»… А почему восьмерка? Что в ней за тайный смысл? «А потому, дражайший повелитель овец… э-э… ниппурцев, что ворота для вашей дохлятины — как раз между седьмыми и девятыми. Им-то и пристало быть восьмыми».
Рабы выносят восемь скипетров, каждый по три локтя длиной. Скипетр из кедра и скипетр из кипариса, скипетр из клена и скипетр из самшита, скипетр из серебра и скипетр из золота, скипетр из бледного золота, в котором часть долей истинно золотые, часть же — из чистого серебра, и скипетр из черного металла. Рабы становятся по бокам трона, у одного из них старуха молниеносным движением выхватывает черный скипетр; ее длинные бледные пальцы цепко держат тяжелый цилиндр, испещренный рисунками и письменами. Царица подземного мира открывает рот, шевелятся ее лиловые губы, приходят в движение объедки беззубых десен, но голос… голос тонок и приятен, как у маленькой девочки:
— Возлюбленная дочь моя, Гештинанна, великий писец Земли, откуда нет возврата, искуснейшая в своем ремесле, прекраснейшая из дев Царства мертвых, чей взгляд обещает сладкую смерть, чья рука выводит уцурту душ, перевезенных сюда кораблем Уршанаби, тебя вопрошаю: сколько прерванных мэ явилось сюда, из каких мест пришли они к последнему причалу и какого они рода?
Большеглазая красотка:
— О блистательная мать моя, Эрешкигаль, дающая истинную силу, хозяйка Двора судилища, правительница Земли, откуда нет возврата, царица нижних чертогов, подательница искусства в темных обрядах и советчица женщин, страждущих тайного знания, неистовых плясок и власти, растущей из земли, тебе отвечаю: их тридцать шесть раз по тридцать шесть; прерванные мэ пришли к последнему причалу из земли Царства; некоторые из Баб-Аллона и Сиппара, Лагаша и Уммы, Барсиппы и Эреду, Эшнунны и Урука, Ура и Мари, но более всего из Ниппура. Семьдесят два и три из них — из рода людей суммэрк, честных и покорных рабов твоих; шесть и два из них — из рода полуночных кочевников, не знающих истинных богов; два — из рода хозяев гор, старших людей, ведающих чистые обряды; прочие же — простые подданные Царства, обманутые Творцом.
Эрешкигаль, для которой, как видно, вся эта церемония была делом обыкновенным, обратилась к «энлилям»:
— Вернейшие мои слуги, судьи-ануннаки, род преданный Лучезарному и помощникам его, скоро повинующийся и служащий давно, род украшенный заслугами, вас вопрошаю: есть ли среди пришедших к последнему причалу те, кто достоин лучшей доли?
Судьи встали. Рабы с бичами принялись нахлестывать человечье стадо, строя его в шесть рядов. Ануннаки быстрым шагом обходили мертвецов, начав — один с заднего ряда, другой — с переднего. Они то ли всматривались в глаза, то ли принюхивались, то ли отыскивали одним лишь им известные приметы. Тот, мимо кого проходил ануннак, валился лицом вниз и застывал. Кое-кого, очень редко, может быть, одного из сотни или полусотни мертвецов они поддерживали руками, не давая упасть. Такие стояли, подобно пальмам на поле битвы, окруженные неподвижными телами. Наконец обход завершился. Один из судей поклонился старухе и заговорил:
— О могучая и пресветлая владычица наша, Эрешкигаль, дающая истинную силу, хозяйка Двора судилища, правительница Земли, откуда нет возврата, царица нижних чертогов, подательница искусства в темных обрядах и советчица женщин, страждущих тайного знания, неистовых плясок и власти, растущей из земли, тебе отвечаем: никто из нечестивцев, обманутых Творцом, лучшей доли недостоин; шесть раз по шесть и пять людей суммэрк лучшей доли недостойны; один кочевник лучшей доли недостоин; про старший народ знаешь сама; пять раз по шесть и три людей суммэрк имеют добрых наследников — вослед их
