назад в карты выиграл…
– Неужели… все так безнадежно? - тихо спросил Глебыч. - Получается, в Москве метро скоро исчезнет совсем?
– Не думаю, - покачал головой Костя. - Я, например, сделаю все, чтобы этого не позволить. И я не одинок, можешь не сомневаться. Именно поэтому я страшно обрадовался, когда ты вытащил из ирреала «Маросейку». Поверь, вытащить из ирреала станцию внутри Малой Кольцевой - это… это… Это силища неимоверная. Последней, если я не ошибаюсь, вернули «Горьковскую», которая нынче «Тверская». В общем, когда вернулась «Маросейка», я решил, что у нас появился союзник - могучий, сильнее нас.
– Почему сильнее?
– Да потому что я не могу вернуть станцию «Якиманка» уже лет двадцать… Это на пересечении Калужской и Серпуховской линий, с пересадкой на «Полянку». Вернон с Калининской не может восстановить «Остоженку», сопряженную с «Кропоткинской». Боря с Люблинской достаточно быстро вернул кусок от «Чкаловской» на юг, а внутрь Малой Кольцевой - как отрезало. Не получается, слаб.
– Значит, - угрюмо заключил Глебыч, - теперь от меня напрямую зависит существование Арбатско Покровской? От моих поступков? От того, веду я себя как скотина или как человек?
Костик невесело улыбнулся:
– Если бы все было так просто… Сунул бомжу сто баксов - конечная станция. Вынул мальчонку из под поезда - станция «Маросейка»… Увы. Не от поступков все зависит. А от того же, от чего зависят сами поступки. От помыслов. От устремлений. Проход из ирреала нельзя купить подачкой, его можно только выстрадать. По честному. Искренне.
Глебыч некоторое время молчал.
– Прости меня, Костя… За «Маросейку». Я ее верну. Обязательно верну, вот увидишь.
– Верю, - серьезно отозвался Гений Калужской. - Во, поезд подходит!
Поехали я тебя с нашими познакомлю! Бран с Серпуховской, Верной, Борька! Отличные ребята!
– Поехали! - загорелся Глебыч и направился к поезду. Прямо сквозь облицованную плиткой колонну.
– Скажи, Костя, - обратился он к духу подземки через несколько секунд, - а если мы, скажем, напьемся по поводу возвращения «Остоженки», «Якиманки» или той же «Маросейки», это будет плохо? Мы не навредим нашей стихии в реальности?
– Если ничего дурного не натворим - не навредим.
– Тогда давай так и сделаем, а? В смысле, напьемся, кто бы первым свою станцию ни вернул?
– А давай! - залихватски махнул рукой Костя.
Бран, Верной и Борис и вправду оказались мировыми ребятами, невзирая что духи. Глебыч влился в их компанию легко и естественно, как встает на свое место недостающая деталька паззла.
И они напились - правда, раньше, чем собирались: весной 2003 го, когда на Арбатско Покровской линии открылась станция «Парк Победы». За два года до переимнования «Измайловского парка» в «Партизанскую», за три до возвращения «Якиманки», за пять - до «Остоженки» и «Российской» и за девять - до второго на памяти Глебыча пришествия из ирреала станции «Маросейка».
Владимир Васильев. Джентльмены непрухи
Пятьдесят процентов, - мрачно сказал Шарятьев. Это были первые слова с момента, когда Фрея окривела и Шарятьев пошел визуально оценить степень работоспособности основных групп органов.
Маккензи оторвался от сшивателя, сдвинул с глаз линзы и вопросительно уставился на коллегу.
– В каком смысле пятьдесят?
– В прямом. - Навигатор оставался мрачным, как набрякшая грозой туча.
– Вся правая сторона отнялась.
– То-то я смотрю, данные пошли с утра какие-то левые, - легкомысленно выдал натужно бодрящийся Хомуха.
Провинившийся трассер пытался острить, пытался разрядить обстановку, но остальные почему-то веселиться не желали.
Капитан не замедлил окрыситься:
– А ты помолчи, остряк, блин! Кто две подряд вариативности проспал? Р-распылю, блин! Скормлю активатору!
Хомуха немедленно съежился, притих и чуть ли не носом уткнулся в мутноватую линзу обозревателя. В рабочей области кое-как виднелась половина ближайшей звезды - косматого желто-оранжевого солнца раза в четыре больше размерами, чем ожидалось, - и жиденькая россыпь тусклых огоньков, наиболее ярких из далеких звезд.
– Кой черт нас сюда понес, - пробурчал Маккензи и надвинул на глаза линзы. Сшиватель в его руке хищно зашевелил хоботком на хромированном кончике.
Судя по решительному виду Маккензи, можно было с большой долей уверенности предположить, что органы, ответственные за ориентировку, бинж (иными словами - биоинженер) вылечит еще до полуночи. Однако ориентировка - только полдела. После второй вариативности Фрея окончательно окривела и впала в ступор. Половина систем вырубилась, другая половина принялась безбожно врать. Экипаж не сразу осознал, что к чему, - полеты на Фрее и ее сородичах почти всегда проходили как по маслу и людям в рейсах приходилось большею частью бездельничать. Да и в исследовательской фазе живой корабль многие функции трудолюбиво взваливал на себя - при условии, конечно, что его вовремя и досыта кормили.
На Фрее их было шестеро - капитан Гижу, навигатор Шарятьев, биоинженер Маккензи и рядовые трассеры - Ба, Хомуха и Мрничек, люди без определенной специализации, вроде матросов на древних парусниках.
Поди туда, принеси то, подай это. Жри ром и не отсвечивай, когда не следует. Ну и веди корабль по трассе, разумеется, в свою смену.
Стартовали с Венеры за здравие; до орбиты Плутона браво скакали по узловым точкам, вовремя просчитывали и огибали попутные вариативности, потому и не вляпались ни в какое дерьмо вроде астероидного пояса или недокументированного облака космического мусора. За пределами Солнечной стало полегче, мусора тут сроду не водилось (не успел долететь от начала космической эры), а который водился в незапамятные времена - давно истлел под бомбардировкой нейтрино до полного исчезновения. Хотя бывалые люди говорили, что шанс наткнуться на древний корпус мертвого космического корабля все еще сохраняется. Мертвой материи нейтрино до фени - так и будет миллиарды лет болтаться в межзвездной пустоте, пока какой-нибудь болван не въедет на полном ходу. Тут-то ему, болвану, полный швах и настанет.
Фрея, ведомая поочередно всеми, включая Маккензи и Гижу, поначалу вела себя вполне адекватно, даже когда болван Хомуха проспал первую вариативность. Задели в ходовом режиме какую-то жиденькую туманность, оболочка тут же зафонила, но Фрея осталась спокойна, и капитан подумал было, что пронесло, но уже на следующей смене болван Хомуха проспал вторую вариативность. Результат не замедлил сказаться - бедный корабль, свято веривший в то, что его ведут по межзвездной пустоте, так и не успел толком вывалиться в нормальное пространство, еще в полуфазе погряз в какой-то нелепой металлической сетке, обнаружившейся в пределах звездной системы. Сетку он, конечно же, прорвал, но и из ходового режима тут же выпал. Да еще все линзы отчего-то погасли и оболочка зафонила так, что экипажу пришлось сожрать по целой упаковке антидота.
Антидот антидотом, от излучения они на первое время спаслись. Но Фрея-то, Фрея! Когда Маккензи оживил линзы левого борта - никто не поверил глазам. Такой картины снаружи быть попросту не могло!
