— Это лишь предположение. Почему — «он создал»? А может быть, это всего лишь совпадение по времени и пространству, и оба этих гостя никак не связаны с первым?
— Такая вероятность куда меньше. Разумнее, логичнее рассматривать и то, и другое как этапы одного процесса, а не как два независимых явления, странным образом совпавших. Тем более, что…
Миля внезапно умолк.
— Ну, что ты остановился?
— Постой, постой. Мне пришло в голову… Очень может быть… Даже несомненно…
— Да рожай поскорее!
— Мне просто пришло в голову, что эти два предмета появились не просто так. Каждый раз перед тем гас свет…
— Ну, это у нас не редкость.
— …А на миг раньше что происходило, ты помнишь?
— Да вроде бы ничего такого…
— С памятью у тебя плохо. Дефицит. «Ничего»! А на самом деле я уже начал игру — прямо с порога. Произнёс игровое слово! Какой же ты партнёр, если даже не заметил? Не включился?
Зенон медленно кивнул:
— И в самом деле. Нет, услышать-то я, понятно, услышал, но… Если бы тут же свет не погас, я ответил бы, как по игре полагается. У меня и словечко было заготовлено: «Сиулахтупсссинг» с присвистом на конце. Но этот, как ты назвал его, ёж уж слишком сильно меня озаботил.
— И вот тебе последовательность событий: слово — свет — предмет. На какие мысли она наводит?
— Постой, постой… Ты что думаешь: что тут зависимость?
— Почему бы и нет?
— Потому что это невероятно,
— А всё это, по-твоему, вероятно?
Уже через секунду Зенон нашёл ответ:
— Если бы между ними была какая-то связь, то… Я ведь только что произнёс слово! И что? Свет не гаснет, и ничего нового не возникает. Даже Кузя никак не реагирует — а ведь он таких звуков терпеть не может. Потому, наверное, и вышел. Где же зависимость? Нет её!
Эмигель, однако, сдаваться не собирался.
— Во-первых, не сказано, что тут годится любое слово. Нет таких языков, в которых всякое сочетание звуков имеет какой-то смысл. Это раз. И второе: может быть (он слегка приосанился), секрет не только в том, что произносится, но прежде всего в другом: кто произносит? А?
— Ах, по-твоему, тебе оказывается предпочтение?
— Меня с детства хвалили за чёткость артикуляции!
— Почему же в таком случае этого ежа прислали мне, а не тебе?
— Просто потому, что я тогда находился уже на пути сюда. И его подбросили мне, как говорится, на ход. Я ведь к тебе хожу по той самой просеке!
— Какадык! Да у тебя мания величия! Но я тебя быстро излечу.
— При чём тут мания? Простая неоспоримая логика.
— А вот сейчас увидим. Моё слово не сработало? Скажи теперь ты!
— Ну, пожалуйста!
— Нет, скажи!
— Да сколько угодно. Сейчас.
Эмигель Какадык закрыл глаза, несколько раз выполнил полное дыхание по йоге и лишь после этого произнёс громко, нараспев:
— Юглюмарчидарионус!
Прошла секунда, другая…
— Может, тебе помочь? Кузя, — обратился Зенон Птич к возвратившемуся в этот миг коту. — Давай, поможем гостю!
Кузя в ответ лишь выразительно мяукнул.
— Выключим свет, а? Может, тогда сработает это его «Юглюмарчида…»
Закончить Зенон не успел. Потому что свет погас, а когда через мгновение загорелся снова, на полу, рядом с хозяином дома, оказалось нечто, не более понятное, чем возникшие раньше.
— Ну, так что там насчёт предпочтений? — с ехидством в голосе поинтересовался Птич. — Артикуляция, говоришь?
Вместо ответа Миля выкрикнул:
— Игзедяшникомир!
И получилось. Хотя кот перед этим выразился неодобрительно. Тьма, свет — и вот вам ещё одно Нечто…
— Ах, так? Убрифьюфьюгирмот!
— А я — грюмподифарк!
Зенон налил себе стаканчик. И…
— Эуоайайайлусюах!
Эмигель свинтил крышку со второй, одновременно закачивая в грудь побольше воздуха:
— Ингрюсютальманухххушшач!..
— …
— Миля! Где ты? Ми-иля!
Это по интонации было криком, а по громкости — едва слышно. Потому, что голос даже не сел — он лёг и вставать, похоже, не собирался. Зенон тоже лежал, но ему-то подниматься пришлось. По делу. А ещё, наверное, и потому, что стало вдруг страшно.
Нет, он у себя дома был, не где-нибудь. Даже — в спальне. И даже на привычном диване. Но в остальном дом уже сам на себя не походил совершенно.
Опустив ноги на пол, Зенон сразу же на что-то наткнулся. Снова рывком задрал ноги повыше. Вроде бы без последствий. Он осторожно глянул — туда, вниз, на пол. Что-то там было, какая-то черепаха с рыбьим хвостом и четырьмя воронками на спине, как это они называются? Конусы, да. Это на неё он чуть не наступил. Хорошо, что спохватился, а то обязательно грохнулся бы на пол. Куда бы поставить ногу, чтобы не споткнуться о то, что рядом с черепахой: штука из вогнутых плоскостей, из которых во все стороны торчали узловатые штыри, или трубки, или гвозди — в общем, какая-то бессмыслица. Зенон сидел, пытаясь мысленно проложить путь от дивана к двери, славировать между всем безобразием, которое набилось в комнату, не оставив практически никакого свободного места. Пить надо поменьше, подумал он, и гениальная простота и красота этой мысли вдруг поразила его, как никогда в жизни. Нет, не надо пить! Но опохмелиться было неизбежно. Однако, подсознанием Зенон ощущал, что в доме больше ни глотка не найдёшь. Он помнил, что ещё раньше спрос тут превысил предложение. А организовать подвоз ночью тут, на даче, это даже не легенда, это просто корень квадратный из минус единицы. Но уж вода-то в кране быть должна? Её всё-таки не всю выпили? Не всю, утешал он себя, не всю. В кране она есть. А где кран? Да на кухне же. Ага, ладно. Ну, а кухня где?
Вопрос был не пустой. Потому что когда он всё-таки, то и дело наталкиваясь на всё новые предметы и машинально извиняясь, добрался до двери и выглянул в коридор, то ужаснулся окончательно и едва не заплакал — потому, наверное, не заплакал, что влаги в организме на слёзы уже не осталось.
Во-первых, в коридоре было темно. Или почти темно: этакие густые сумерки стояли, хотя лампа под потолком горела в полный накал; но свет ее нижних уровней почти не достигал, потому что весь коридор оказался оккупированным не какими-то там овеществлёнными идиотизмами табуреточного масштаба и ещё меньше; нет, тут обитали гиганты квартирного масштаба, Эвересты и телебашни по отдалённому сходству, на деле же — плоды чьей-то фантазии, которую даже не назвать было буйной — белой горячкой страдала эта фантазия, если только не передозировкой чего-нибудь этакого…
— Пивка бы вместо этого содома, — хрипло простонал Птич. Он знал, что пива нет. И оно не появилось, естественно.
