– Что это за чушь, скажи на милость?
– Это шотландский классик. Когда-то давно я любила читать книги, но это не пошло мне на пользу.
– Ты его не любишь, дура, мать твою, – не выдержал он и на мгновение стал похож на себя прежнего, хотя теперь у него было другое лицо.
– Точно, – кивнула я. – Дура. А ты всегда был очень разумным парнем. Чего ж тебе тогда так тошно, Саша? Не явился бы ты сюда, будь все по-другому. Я сначала подумала, ты снова взялся за старое, оказалось, что все даже хуже…
– Ты мне мстишь, сучка, вот и все. Только кому ты делаешь больнее?
– Уж точно не тебе, – усмехнулась я, направляясь к двери, распахнула ее и сказала: – Кстати, ты бы поторопился убраться отсюда. Не одна я такая умная, вдруг сообразят ненароком, кто ты такой, герой. – Я махнула рукой и добавила: – «Аста ла виста, беби!»
Закрыла дверь и пошла по коридору, беспричинно улыбаясь. Впрочем, причина была. Я прощаюсь с прежней жизнью. Как ни странно, легко прощаюсь. В тот момент я верила: та жизнь, что ждет меня впереди, непременно будет счастливой. Я так и думала: с завтрашнего дня начинаю новую жизнь, где я буду счастлива. С утра до вечера, без перерыва на обед. И все у меня получился. Вот так.
Я ждала Тимура дома. Сначала я хотела встретить его возле ворот тюрьмы, как в гангстерских фильмах. Но, узнав, что его товарищи по оружию пасутся там с восьми часов утра, готовя торжественную встречу, решила не вносить смятение в их дружные ряды. Пусть мужчины обнимутся по-братски, похлопают друг друга по плечам, троекратно лобызаясь, а я скромно дождусь своей очереди.
На самом деле я боялась, что мы будем испытывать обоюдную неловкость. А так как я твердо решила, что никаких недомолвок теперь между нами быть не может, то и пришла к выводу, что встретиться нам стоит наедине.
Я разожгла камин, силясь придать нашей встрече некую торжественность, к тому же меня отчего-то знобило и я хотела согреться.
Ждать пришлось долго. Может, Тимур готовился к трудному разговору, а может, просто не спешил домой. Наконец хлопнула дверь, я услышала его шаги. Он появился в гостиной в куртке и обуви, хотя я вроде бы приучила его разуваться у порога. Привалился плечом к стене и сказал:
– Привет.
– Привет, – ответила я и улыбнулась. – У меня есть для тебя потрясающая новость, хотя она тебе таковой может и не показаться.
– Да? Отлично, – кивнул он.
– Чего не раздеваешься?
– Я на минуту.
– Какие-то дела?
– Дел полно, – вздохнул он.
– Поесть успеешь?
– Спасибо, я поел. Я хотел поблагодарить тебя. Ты, как всегда, вела себя героически. И вообще… – Он улыбнулся и развел руками.
– Ты говоришь с иронией?
– Пытаюсь. Не хочу придавать нашей встрече мелодраматический характер. – Он провел рукой по волосам, посмотрел на меня, и в глазах его появилась печаль. – Знаешь, это ужасно смешно, но, когда я сидел там, я вдруг понял, как это несправедливо, жестоко и глупо держать кого-то в клетке. И дал себе слово: если выйду оттуда, непременно выпущу тебя на волю, – он улыбнулся. – Прости меня, если можешь. Я хотел как лучше. Честно хотел. – Он сделал шаг к двери, но все-таки обернулся. – Ты ведь знаешь, что он жив? Знаешь… оттого и жила со мной.
Он бросил ключи на консоль в холле.
– За вещами придешь? – не зная, что сказать, спросила я.
– Бог с ними. Выброси.
И ушел.
– Да, – сказала я подошедшему Сашке. – Что ты на меня смотришь? Ну, побежала бы я за ним, и что? Сказала бы ему, он остался бы и думал, что это и есть причина, почему я хочу быть с ним. Хуже того, я сама бы начала думать, что он лишь поэтому и остался. Так что фигня все это, мой гениальный друг. Что должно быть, то и будет.
Я прошла на кухню, с тоской думая, что теперь и не напьешься. Включила магнитофон погромче и голосила что-то о своей звезде, пытаясь переорать Бутусова. Потом зазвонил телефон, и я бросилась к нему со всех ног, потому что хотя и храбрилась, но на душе было скверно, хоть волком вой. Вдруг и ему тоже? Звонил Дед.
– Не помешал? – спросил он.
– Нет, – вздохнула я.
– Чем занимаешься?
– Песни пою.
– Какие песни, что еще за глупость?
– Хорошие песни. Вот, послушай. «И все тюлени, все киты, звезду завидя, горько плачут, она не светит никому, она не греет никого, она приводит всех к заветной цели».
