приедем сюда. Веселее нам будет.
Как очумелый стоял бедный Сокол, выслушивая эту тираду, ломая себе голову, откуда взялась эта родственница по линии тети Лизы. Он эту женщину, да и тетю Лизу, кажется, ни разу в жизни не видел. Еще больше он был удручен, что она прибыла к нему на все лето и что на будущий год снова заявится сюда, да еще с подругой.
«Да, нечего сказать, – думал он с ужасом, – перспективы у меня богатейшие».
Он потерял дар речи. Только молча глядел на эту рослую суетливую женщину. А она уже втащила свои чемоданы и узлы в дом, передвигала стулья, раскладушку, развязывала свои вещи и жаловалась на то, что дом мог бы быть чуть попросторнее. Ведь это же черт знает что, нет ни шкафа, где повесить одежду, ни серванта, а куда девать посуду? Да и диванов она не видит, одна лишь раскладушка, как в казарме… Как же это так, неужели нельзя было построить еще одну-две комнаты, чтобы и ему, хозяину, было где голову преклонить, где бы ночь скоротать.
Лазарь Сокол еще не успел прийти в себя после страшного шока, как увидел, что малыши, – шестилетняя девчонка и восьмилетний мальчуган-озорник – уже лазали по деревьям, ломали неокрепшие ветки и творили черт знает что.
Неудобства очень раздражали родственницу из Ворошиловграда. Не нравилось и то, что гастронома нет поблизости. И она всучила растерявшемуся садоводу кошелку и послала его в ближайший – за два километра – гастроном за покупками. Одним воздухом и хорошим приемом ни она, ни дети сыты не будут.
Когда, изнуренный жарой, он возвратился с полной кошелкой домой, гостья указала ему место в саду, где он мог бы сложить какую-нибудь печку, чтобы можно было готовить пищу. А когда стемнело, она ему заявила, что уж как-нибудь перемучается на раскладушке, но для детей ему необходимо сколотить более сносную постель…
Он покорно выполнял все ее просьбы, приносил воду, сложил печурку из кирпича, соорудил постели для ребят, которых с первой минуты возненавидел, увидав, как они лазают по деревьям и безжалостно ломают ветки.
Какой же выход был у него?
С болью и тоской он распрощался со своей раскладушкой, которая ему так хорошо служила все эти дни, и примирился с тем, что до осени ею будет пользоваться родственница.
Да, положение хуже губернаторского!
Хозяину дачи пришлось взять свою старую, помятую солдатскую шинель и с горем пополам устроиться в углу верандочки, на земляном полу.
Только благодаря своему ангельскому характеру он молча повиновался, выполняя все приказы родственницы. Что ж поделаешь, думал он, когда на него обрушилась такая неприятность!
Одно его только тревожило: он никак не мог вспомнить, что это у него за родственница и откуда она свалилась на его голову.
И еще одного не мог понять: откуда эта женщина узнала, в каком городе он живет и что он построил дачу? Вот дознается жена, что гости приехали, будет хохотать до упаду, не говоря уже о детях и товарищах.
Да, стоило столько лет трудиться, чтобы вырастить садик и сколотить себе жилье!
Вторая драма разыгралась чуть попозже – невестки помирились и решили перебраться с детишками на дачу, но оказалось, что им некуда деться, для них места не оказалось.
Они обрушились на свекра, а к ним присоединились сыновья. «Что ж это выходит, – возмущались они, – чужие люди сидят на даче, а своим некуда деваться? Зачем же тогда он вообще затеял всю эту кутерьму? Это ведь курам на смех!»
Бедный садовод стоял перед своими ребятами растерянный, удрученный, разводя руками. Что ж ему делать? Не выгонишь же человека, да еще с маленькими детьми. Пусть еще немного поживут, а там видно будет.
Где это «там»? Лето ведь скоро пройдет, и внукам некуда деваться. Ребятишкам тоже нужен свежий воздух. Им тоже не мешает дача.
Дома жена устроила скандал. Стало вообще весело: теща как раз собиралась переехать на дачу… Так на тебе! Поселилась, оказывается, на даче чертяка какая-то из Ворошиловграда! «Что ж это, – голосила жена, – для кого он строил дачу, так мучился? А своим нет места?» Оказывается, что ни она, ни ее мать, ни невестки с детьми, ни он сам, этот чудак, не имеют где ночь переспать. «Уж лучше бы, – говорила она, – сгорела эта идиотская дача, лучше бы во время наводнения вода смыла бы ее до основания, было бы не так обидно».
Подумать только, что поднялось. Жил себе человек спокойно, горя не знал, и вот влип в историю, дачи захотелось!
Еще не улеглась эта карусель, как пришло письмо из Казани. Писал дальний родственник, тот самый, который ответил Лазарю отказом на приглашение приехать на подмогу. Он тогда писал, что нужно быть полным идиотом браться на старости лет садить деревья и строить домик. В новом письме родич теперь сообщал, что у него жена недавно померла, а сам он ушел на пенсию и времени у него предостаточно, так он выезжает к нему на дачу и пробудет там до начала октября, дольше не может, так как на октябрь месяц ему обещана путевка в Сочи.
Этот казанский сирота уверен, что на его, Лазаря, даче сумеет хорошенько отдохнуть и поправиться, вдоволь надышаться свежим воздухом.
Казанский родич не стал ждать ответа и в тот же день отправился в путь-дорогу.
Увидав гостя, Лазарь Сокол снова обомлел. По тому, с какими чемоданами тот приехал, понял, что это надолго. И еще он понял, что ему, садоводу, придется уступить казанскому гостю свой уголок на веранде и устроить себе ложе где-нибудь под кустами, на соломе. Да, несчастный уголок уже тоже не принадлежал ему. Первую ночь он провел под чистым небом и здорово продрог под сильным дождем. Так жить дальше не было никакого смысла, и он себе в конце сада соорудил курень.
С того дня Лазарь с ужасом глядел на почтальона, боясь, что тот принесет ему какую-то новую
