На втором рисунке (стр. 40—41) Чхаурн показал гиляцкую юрту, в которой живет хозяин медведя. На третьем (стр. 42) — гиляцких мамок, отбивающих в честь праздника такт по бревну. Несложный четвертый рисунок (стр. 43) изображает украшенную елками дорожку, по которой поведут медведя на убой. Последний рисунок (стр. 44) мой неопытный художник Чхаурн нарисовал несколько своебразно: здесь изображен медведь, привязанный цепями и веревками к двум столбам. Хозяин дразнит его елками с таким расчетом, чтобы он повернулся боком к стрелку и тот мог попасть ему прямо в сердце. Стрелок у Чхаурна почему-то изображен вниз головой.
Всю эту серию рисунков Медвежьего праздника мой ликвидировавший неграмотность ученик собственноручно подписал:
«Гиляк ришуит Чхаурн».
В переводе это значит: рисовал гиляк Чхаурн.
Пересматривая вывезенные с Сахалина рисунки учеников, я часто поглядываю на один из них, где изображена гиляцкая юрта и кормление собак сушеной рыбой. С этим я хорошо познакомился за время, проведенное в стойбище. Мой ученик очень удачно изобразил в своем рисунке рвущихся с цепи голодных собак, увидевших наконец своего хозяина с кормом.
Подпись под рисунком гласит: «Гиляк чирсил он хочит собак кармич».
Эта подпись напоминает мне о том, что сделавший ее парень еще три недели назад не знал ни одной буквы, а сейчас сам, без всякой помощи, написал несколько слов, и и можно без особого труда прочитать и понять:
«Гиляк Чирсил хочет кормить собак».
Еще. месяц, и мои ученики будут сносно читать и писать по-русски. Эта мысль радует. Не зря значит приехал я сюда, в глухой угол острова, с советским букварем.
Двадцать человек самой заброшенной народности будут грамотными.
Записи о гиляцком быте и нравах
Март подходил к концу. Около месяца живу в гиляцком стойбище, много работаю, и потому тоска, одолевавшая меня в первые дни, сейчас как-то притупилась. Дни заполнены до отказа, некогда скучать.
В школе обитаю не один. Со мною вместе живут еще двое молодых гиляков: сторож Офть, о котором я прежде упоминал, и новый ученик, пришедший заниматься из далекого стойбища. Мы составляем небольшую коммуну, сообща питаемся и, кажется, перенимаем друг у друга некоторые привычки.
Вечно грязный и замурованный до знакомства со мною, Офть научился исправно умываться и понял назначение мыла.
Второй ученик постепенно привыкает к ежедневной повинности — умыванию. Иногда я согреваю воду и устраиваю для нас троих основательную баню. Мои юнцы первое время не желали подвергаться такой головомойке. Никогда в жизни ничего подобного они не знали. Теперь попривыкли малость. Когда я начинаю говорить о бане, Офть улыбается, затем берет ведра и уходит, а через несколько минут приносит их назад наполненными снегом.
Это они переняли у меня, помимо умения читать, писать и считать. А вот уплетать сырую соленую рыбу с чаем — этому уж я научился у них.
Казалось бы, в глуши все должно быть однообразно, дни похожи один на другой, и ни один из них не приносит ничего нового. К счастью это не так. В самой заброшенной глуши можно при желании найти себе интересную работу.
Ежедневно после занятий я нахожу ее. Оттого, что гиляки плохо говорят по-русски, мне пришлось заинтересоваться их родным языком, и вот составляю для себя гиляцкий словарь, кропотливо записываю отдельные гиляцкие слова и впоследствии пользуюсь ими на уроках, когда надо давать ученикам всякие пояснения. Чтобы объяснить гилякам самую простую вещь, приходится подбирать слова, заменять одно другим десятки раз. Эту сложную работу иной раз мне помогает упростить затеянный мною гиляцкий словарь.
У меня возникла мысль во-первых перевести на гиляцкий язык «Интернационал», во-вторых создать пьесу на тему о быте гиляков на их родном языке и поставить ее на сцене силами моих учеников. Не знаю удастся ли это, но уверен, что удалось бы, найдись здесь, под рукой, хоть один грамотный и мало-мальски культурный гиляк. А где взять такого? Через несколько лет таких ребят будет немало, пока же передо мною полудикари. Я уже привык к тому, что мои ученики во время занятий, не стесняясь ничуть, портят воздух, наконец дважды мне пришлось быть свидетелем отвратительного явления: гиляки зубами бьют вшей, ползущих по шву их платья. Для этого они снимают с себя платье и давят шов, на котором держатся вши, от начала до конца. Паразиты трещат как пулеметная лента, глядеть на эту картину омерзительно, но гиляки вовсе не уединяются, когда проделывают такую операцию.
По их мнению это нормально. Они ходят друг к другу чесать головы, а одиноким мужчинам по неписанному правилу должны вычесывать голову женщины-соседки.
Гостеприимство у гиляков очень развито: едут в гости к знакомым за 500—600 километров, чтобы выпить там чай или спирт с соленой или сырой рыбой.
Надо отметить, что о времени, расстоянии, возрасте и денежном расчете гиляки знают очень немного. В этом я убедился на многих фактах.
Иной раз заинтересует стоимость какого-нибудь предмета. Задаешь вопрос:
— Сколько стоит?
— А чорт его знат. Ни знай, — отвечает гиляк.
На вопрос о том, много ли осталось ехать, получаешь в большинстве случаев точно такой же ответ.
