Что же касается гомосексуализма, то общеизвестно, что в Германии мужеложство преследовалось по закону и педерастов сажали в лагеря, и надолго, и для Ежова, если он действительно был «инаколюбящим», эта страна явилась бы не лучшим местом для «лечения».
Н.С. Хрущев оставил следующие воспоминания об аресте Ежова. «Ежова арестовали. Я случайно в это время находился в Москве. Сталин пригласил меня на ужин в Кремль, на свою квартиру. Я пошел. По- моему, там был Молотов и еще кто-то. Как только мы вошли и сели за стол, Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасного человека, и это должны сделать как раз сейчас. Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут он проявлял несдержанность, как бы выдавал себя. Прошло какое-то время, зазвонил телефон. Ежова арестовали и сейчас начнут допрос».
Почему же нервничал Сталин: вдруг арест сорвется, и Ежов поднимет против Сталина какие-то антисоветские силы? Вряд ли. Сталин знал, что таких сил у Ежова нет, да и никогда не было. Разумеется, он не верил, что Ежов контрреволюционер и заговорщик, хотя на всякий случай отлучил его от всесильного НКВД и арестовал всех его выдвиженцев. Чего же тогда опасался Сталин?
По всей вероятности, ему не хотелось, чтобы Ежов, почувствовав угрозу ареста, застрелился. Такое часто встречалось в те годы. Тогда не удастся вытрясти из него информацию, которой он располагал, возглавляя НКВД. А это нарушило бы планы Сталина в отношении своего бывшего наркома.
Журналист Виктор Топлянский дает свою версию ареста Ежова: «Поговаривали, что задержали его на совещании в Наркомате водного транспорта и что в момент ареста бывший маршал карательных войск совершенно смешался, рухнул на колени и умолял о пощаде».
Что касается собственно документов, то в ордере на арест и обыск Ежова за номером 2950, указано, что необходимо обыскать кремлевскую квартиру, дачу в совхозе Мещерино и рабочий кабинет наркома водного транспорта. Ордер подписал наркомвнудел Л.П. Берия, поставив дату: «10 апреля 1939 года».
10 апреля 1939 года
Машина свернула на набережную и помчалась в сторону Кремля. Теперь Ежов понял, что его везут не в Лефортово, а в Особую Сухановскую тюрьму, которая в служебной документации НКВД иногда значилась как Спецобъект № 110. Он хорошо знал, что оттуда уже не возвращались.
В салоне было темно, боковые стекла закрывали шторы, и он мог видеть дорогу только в просвете между фуражками водителя и капитана госбезопасности Щепилова, который несколько минут назад вместе с двумя чекистами вошел в кабинет Маленкова и предъявил ему, Ежову, ордер на арест, подписанный наркомом внутренних дел Берия. Теперь он сидит на заднем сиденье «эмки», зажатый с двух сторон плечистыми охранниками, которые изредка бросают на него косые взгляды.
Капитан Щепилов закурил папиросу, наполнив салон сизым дымом. Ежову тоже захотелось курить, но он не осмелился даже заикнуться об этом. Щепилов человек резкий, бесцеремонный — он знал его и когда- то ценил за это — и, вместо ответа, может просто ударить. С какой же ненавистью на лице он проводил арест своего бывшего наркома.
За ними наверняка следует еще одна машина с вооруженной охраной. Так положено по утвержденной когда-то им же самим, Ежовым, инструкции. Ведь конвоируют не какого-нибудь бухгалтера или учителя, сболтнувшего по пьянке анекдот про Сталина, а особо опасного государственного преступника Николая Ежова.
Как же он так опростоволосился! Не разглядел рядом с собой врагов, троцкистско-бухаринских бандитов, агентов гестапо, польских и английских шпионов. Несколько лет он беспощадно боролся с ними, за два года только из НКВД вычистил четырнадцать тысяч двурушников. Но видимо, до главных так и не добрался. Вот они и свели с ним счеты, отомстили за своих сообщников.
Всей этой сворой предателей заправляет английский шпион Лаврентий Берия. Страшный человек, льстец и негодяй. Как же Берия когда-то заигрывал с ним, лез в друзья, ласково называл «мой милый ежик», что, правда, не очень нравилось Ежову. Наверняка Лаврентий перетащил на свою сторону слабохарактерного Маленкова, а может быть, и завербовал его. Запугал, что Ежов «копает» под него. Тот и начал говорить Сталину всякие гадости про Ежова, инициировать жалобы и доносы. Вот Хозяин и поручил Маленкову раскрутить «ежовское дело», а Берия и другие гады быстренько стали ему помогать. Маленков любит выслужиться. Вот и сегодня вызвал его из Наркомвода в ЦК. Не успел Ежов войти в его кабинет, как туда нагрянули чекисты. Георгий наблюдал сцену его ареста с большим удовольствием и, встав из-за стола, внимательно смотрел, как оперативники шарят по карманам бывшего приятеля. А ведь когда-то они жили душа в душу. Он продвигал Маленкова, работая завотделом ЦК, сделал его своим заместителем. Но Маленков трус и сам бы ничего не сделал. За всем этим стоит Лаврентий, у которого много сообщников в ЦК, а то и в Политбюро. Некоторые были у Ежова на подозрении, имелись на них кое-какие материалы. Но он не спешил докладывать их Хозяину, ждал поступления дополнительных сведений. Вот и дождался.
А ведь Лаврентию он мог свернуть башку в два счета. В тридцать седьмом в Москву часто вызывали и арестовывали особо опасных врагов народа из союзных республик, в том числе и из Грузии, таких, например, как член ЦК ВКП(б) Лаврентий Картвелишвили. Почти всех их Ежов допрашивал лично. На Берию у них можно было «выбить» любые показания, «сформировать» в Грузии целую сеть английских шпионов, а их резидентом «назначить» самого Лаврентия Павловича, тем более что это наверняка так и было. Тогда Хозяин бы поверил, он хорошо знал о прошлых связях Берия с мусаватистами в Баку, а их поддерживали англичане. Но это надо было делать летом тридцать седьмого, когда Сталин не мог прийти в себя после разгрома фашистской банды Тухачевского. Тогда ему можно было подавать любого.
То, что Берия будет его палачом, Ежов понял осенью тридцать восьмого. Тогда Сталин назначил Лаврентия его первым заместителем в НКВД. Но уже ничего нельзя было исправить. Из Грузии Берия быстро перетащил в Москву своих людей — Всеволода Меркулова, Богдана Кобулова, Владимира Деканозова и других английских шпионов, посадил их на влиятельные посты в НКВД. Теперь они вместе с другими, не разоблаченными им, Ежовым, врагами народа, расправляются с честными чекистами.
Ежов посмотрел вперед. Они уже ехали по шоссе, по бокам мелькали заборы, деревянные домики. Скоро Расторгуево. Отсюда недалеко до его, теперь уже бывшей, дачи в Мещерино, живописном месте на берегу Пахры. Там остался теперь уже единственный близкий ему человек, маленькая Наташка. Своих детей у Николая Ивановича никогда не было, и они с Женей решили взять из детского дома годовалую девочку. Это настоящий ангелочек со вздернутым носиком и темными кудряшками. Она, конечно, не знает о смерти приемной матери. Евгения Соломоновна в ноябре прошлого года умерла от передозировки снотворного, находясь в больнице под Москвой. Она поняла, что все кончено и смерть неминуема. Но предпочла уйти из жизни без мучений и издевательств. А у него на это мужества не хватило.
Что же теперь будет с Наташкой! Он видел ее два дня назад, когда в последний раз ночевал на даче. Там, после смерти Жени, она жила с няней постоянно. Вечером они с дочкой «кормили» игрушечного резинового поросенка. Наташка тыкала его мордочкой в блюдце с молоком. Потом Николай Иванович положил поросенка на игрушечную кроватку, накрыл тряпкой и сказал, что Наташеньке тоже пора спать. А утром, когда он выходил к машине, дочка проснулась и бросилась за ним на террасу. Он тогда взял ее на руки и крепко поцеловал. Как оказалось, в последний раз.
Ежов уже не узнает, что в это самое время на даче производится обыск, и Наташа сидит на коленях у няни Марфы, играет с тем же самым поросенком. И еще никогда не узнает, что завтра их выселят с дачи и дочка какое-то время будет жить у Фани, сестры его покойной жены, а потом к ним придут из НКВД и отправят девочку в Пензу, в детский дом для врагов народа. У нее будет другая фамилия — Хаютина, по первому мужу Евгении Соломоновны. Но от своего приемного отца Ежова Наталья Николаевна никогда не откажется.
«Эмку» стало слегка трясти, они въехали на проселок. Через пару километров будет Сухановка. Щепилов снова закурил, и шофер, видимо сам некурящий, с его разрешения приоткрыл окно. Ежов сразу почувствовал, как на него пахнуло свежим весенним воздухом. Как ни странно, но он был спокоен. Произошло то, чего он в принципе и ожидал. Правда, была у него слабая надежда, что Сталин все же разберется в его деле, покарает предателей, вразумит тех, кого они долго преступно вводили в заблуждение. И тогда он, Николай Ежов, опять будет вместе с ним. Но эти мысли долго не задерживались в
