— Ты же понимаешь, нам оно ни к чему, мы прекрасно знаем твою семью, но иногда сюда являются инспекторы, и, честно говоря, Маргарита, я целиком и полностью на их стороне. Ведь кто только не селится в отелях! Даже у нас и то жил контрабандист с дочерью, полный пансион и все такое, а она ему не только дочерью, даже родственницей не доводилась. Они были любовниками, можете мне поверить. Инспектор их сразу раскусил, достаточно было посмотреть, как они шушукаются за завтраком, они всегда завтракали вместе, ровно в восемь, полный завтрак с чаем и кофе, он занимал двухместный номер, а она одноместный с ванной, но это только для отвода глаз…
— Они жили почти месяц, — вставила Маргарита.
— Больше месяца, Маргарита, почти два, — уточнила донья Ампаро.
— Что я точно знаю, так это то, что они заказывали полный завтрак с чаем и кофе. Я ведь принимала заказ, они оставляли его с вечера; прежде чем подняться к себе в комнаты, она подходила и оставляла заказ. Какая разница, месяц они жили или два, заказывали они всегда одно и то же.
— Прости, Маргарита, но они оба были контрабандистами.
— Может, и были, но в этом они были постоянны, полный завтрак с чаем и кофе от первого дня и до последнего. Я знаю, что говорю…
Конечно, глупее не придумаешь, но, может, это и есть счастье — остаться старой девой и управлять таким вот отелем вместе с какой-нибудь подругой или даже с Виолетой. Я бы, естественно, была доньей Ампаро, а Виолета — Маргаритой. Я поужинала в одиночестве глазуньей в глиняной мисочке и пюре из картошки с морковкой, «чтобы ты была не такая бледненькая», как сказала донья Ампаро, подавая на стол. Я отказалась от десерта и кофе и немного посидела в гостиной, обставленной двумя гарнитурами — диван и пара кресел — и украшенной ковром на историческую тему: Колумб в сопровождении нескольких индейцев, монахов и еще каких-то людей, с ларцом в руках на коленях перед Фердинандом и Изабеллой[95]. Зеленое пятно на заднем плане, по-видимому, изображало море, а белые башни — недавно отвоеванные у мавров дворцы Альгамбры или Медины-де-Риосеко. Ну что ж, подумала я, если иметь такой скромный маленький отель и самим им управлять, то вполне можно прожить. Лучшего и желать нечего, да я и не желаю. Сейчас-то у меня вообще ничего нет. Позже на несколько минут заглянула донья Ампаро пожелать спокойной ночи и спросить, не нужно ли мне чего.
— Когда мы вдвоем, мы ложимся рано. Пока в отеле, кроме тебя, никого нет, ты тоже наверняка будешь ложиться рано, как и положено. Прости за бестактный вопрос, но почему ты не живешь дома, ведь это совсем рядом? Может, там сейчас никого нет? Сестра так и сказала, возможно, их нет.
Я не могла сердиться, наоборот, меня это забавляло. Внезапно открывшееся во мне умение видеть во всем смешные стороны было подобно потоку, который мягко несет, пусть непонятно куда, зато не причиняя боли. Невольно я сказала ей в тон:
— Нет, есть. Не может быть, чтобы их не было. Там мой отец, моя мать, моя тетя Лусия — все трое. Там Виолета, мой брат Фернандо, Том — все они там. Кого там нет, как вы изволите видеть, так это меня, потому что я собираюсь, так сказать, впрячься в работу. Я сказала: «Знаешь, мама, я хочу немного пожить одна, посмотреть, как у меня это получится, удастся мне устроиться или нет». Вот что я ей сказала. Думаю, вы со мной согласитесь, что такой опыт необходим: ты или что-то предпринимаешь, или остаешься навеки привязанной к маминой юбке. Для меня это особенно важно, я ведь изучала философию и хотела бы ею заниматься, а тут без определенной независимости от тесного семейного кружка не обойтись, надеюсь, вы меня понимаете.
— Конечно, как не понять! Я понимаю тебя лучше, чем кто бы то ни было, потому что мы с Маргаритой именно так и поступили, стали независимыми, когда были примерно твоего возраста. Если в человеке что-то есть, как в нас или в тебе, нечего ждать у моря погоды, хотя ты, похоже, чего-то ждешь, а ты ведь очень умная, я, например, вижу тебя не меньше чем профессоршей. Даже моя сестра Маргарита, тоже очень умная и очень тонкая, но вечно витающая в облаках, и то это отметила и сказала: «Старшая из них — готовая писательница, она непременно пойдет по стопам нашей местной знаменитости, доньи Луисы де ла Энсина, у нее все дети журналисты, кроме младшего, Луиса Альберто, который уехал в Мадрид и намеревается стать дипломатом».
— Меня устроит место обычной школьной учительницы, — сказала я.
Мы распрощались уже подругами.
После этого наступило короткое затишье. Не знаю, было то случайностью или совпадением, но уже через неделю я чувствовала себя у Ампарин и Маргариты как дома. Возможно, не имея других развлечений, кроме прогулки по пляжу перед обедом и мелких покупок перед ужином, я старалась под них подстроиться в надежде, что всё уже позади и вот-вот само собой наладится. Я почти поверила в придуманную для двух сестер историю, во всяком случае, она казалась мне достаточно правдоподобной, поскольку они без конца уверяли меня в том, что происходящее со мной совершенно логично и нормально. Однако к концу недели я начала беспокоиться. Знают ли мои домашние, что я здесь? Вполне вероятно, что нет, если Том ничего им не рассказал. Стиль жизни нашей семьи не способствовал проявлению любопытства к тому, что находилось за пределами этого тесного кружка. С другой стороны, казалось невероятным, чтобы меня не хватились или кто-нибудь из поселка не рассказал Мануэле, что я живу в отеле. Том (который, конечно, на следующий же день в девять утра появился в отеле с двадцатью тысячами песет в тысячных купюрах и оставил их в конверте на мое имя), возможно, испытывал стыд или сомнение по поводу своего тогдашнего поведения и, естественно, никому ничего не говорил.
Однажды я целое утро или вечер прокручивала в голове сначала одну гипотезу, потом другую, противоположную. Я не понимала, как объяснить это молчание, весьма странное, если дома знали, что я живу в поселке, и еще более странное, если не знали и даже не пытались меня разыскать. Но самой странной была я сама, укрывшаяся в призрачном убежище в виде отеля «Атлантико», старавшаяся никому не попадаться на глаза в Сан-Романе и в то же время желавшая, чтобы все знали о моем местонахождении. Единственное, чего я не собиралась делать, — это идти домой или звонить туда, но поскольку никаких видимых перемен не происходило, это нежелание вдруг сменялось желанием, которое иногда побуждало к решительным действиям (нужно пойти), а иногда только слегка подталкивало (если я пойду, то узнаю, что там происходит). Мыслимо ли жить так всю жизнь? Мое тогдашнее незавидное и шаткое положение тоже в какой-то мере характеризовало мою семью: не тут и не там, отверженная, но не забытая, как тетя Нинес, как Том, как мой настоящий отец и мой законный отец, которые в период детства и юности присутствовали и отсутствовали одновременно. Любая необычная и невероятная ситуация может стать логичной и нормальной, если попавший в нее человек и те, кто с ним связан, не пытаются сопротивляться. Я подумала даже, что при удачном стечении обстоятельств смогу отпраздновать в отеле «Атлантико» свое пятидесятилетие, что, конечно, не очень радовало, но и не слишком удручало. Для этого достаточно было ничего больше не предпринимать и успокоиться, но успокоиться я не могла, и в результате через десять дней в отеле появился Фернандито. Я увидела, как он поднимается по улице, из окна столовой во время завтрака. Кроме меня и Маргариты, сновавшей туда-сюда с кофейником и сдобными булочками, в столовой сидели мужчина и женщина среднего возраста, чье присутствие в отеле, по мнению сестер, было так же логично и нормально, как мое, но в то же время еще более нелогично и абсурдно, чем мое, поскольку, будучи похожи на супругов и зарегистрировавшись под одной фамилией, они спали в разных комнатах на моем этаже, поэтому между двенадцатью и двумя, когда из кранов текла горячая вода, мы все втроем неизменно встречались. «Они брат и сестра», — однажды предположила я, но донья Ампаро поспешила возразить мне: «Нет-нет, если бы они были брат и сестра, они бы не могли зарегистрироваться как муж и жена, во всяком случае, в нашем отеле. Они двоюродные брат и сестра, поэтому первая фамилия у них одинаковая — Геррикагойтиа».
Когда я увидела Фернандито, сердце у меня ёкнуло. Он был не похож на себя, я хочу сказать, между молодым человеком в твидовом пиджаке и галстуке из английской шерсти и Фернандито времен фрейлейн Ханны и Руфуса лежала пропасть, которую я увидела только сейчас. Проводившая его в столовую донья Ампаро была явно взволнована. Он сел за мой стол и молча посмотрел на меня. Он сильно повзрослел.
— Можно узнать, что ты тут делаешь?
— Живу, размышляю, убиваю время…
Он знакомо нахмурил брови — он всегда их хмурил, если не желал во что-то вникать или ему приходилось делать то, чего не хочется.
